Новая российская дипломатия. Десять лет внешней политики страны - [8]
как принципиально новое направление внешней политики, на деле
оказывается не чем иным, как очередным вариантом все той же
традиционной политики, представленным в ином, более соответствующем
духу времени виде.
В практическом плане преемственность внешней политики играет
роль важного фактора стабильности в международных отношениях. В
узком смысле она означает приверженность государства своим
международным обязательствам, а в широком – его способность выступать
в качестве предсказуемого и ответственного члена мирового сообщества.
Наконец, преемственность внешней политики в условиях
демократического государства предполагает наличие достаточно широкого
общественного согласия внутри страны в отношении базовых принципов и
ориентиров внешней политики, что само по себе является показателем
определенного уровня развития и зрелости политической системы данного
государства.
Вопросы преемственности внешней политики и дипломатии
представляются особенно актуальными для России – государства, которое
на протяжении столетий играло важную роль в европейских и мировых
делах, а в ХХ веке дважды переживало глубокую внутреннюю
трансформацию, существенно сказавшуюся на его внешней политике.
Как отмечают авторы недавно опубликованного фундаментального
труда по истории внешней политики России XIX – начала XX в.в.,
«современная методология изучения внешнеполитической истории, характеризующаяся широтой охвата событий и явлений и комплексным
подходом, исходит из того, что внешняя политика страны, ее
государственный механизм функционируют в рамках двух социально-
экономических и политических систем: внутригосударственной, где
внешняя политика в основном формируется, и межгосударственной, где
она реализуется. Поэтому изучение внешней политики требует учета
политических, социально-экономических основ государственной политики, общественно-политического строя страны, географического и
демографического положения, промышленного и военного потенциала, культурного уровня и национального самосознания, политического
менталитета правящих кругов и населения, ее исторических особенностей
и традиций во взаимоотношениях с окружающим миром и т.д.».12
Нетрудно заметить, что большинство из перечисленных факторов, влияющих на формирование внешней политики, носит долговременный
характер и нередко продолжает действовать даже в условиях масштабных
перемен внутри государства и на международной арене. Эти факторы в
совокупности и определяют преемственность его внешней политики и
дипломатии.
История России ХХ века дает немало примеров того, как в условиях
радикальных революционных перемен, глубочайшей внутренней
социально-политической трансформации внешняя политика и дипломатия
в немалой степени сохранили преемственность в том, что касается базовых
целей и национальных интересов страны. Показательно, что несмотря на, казалось бы, полный идеологический разрыв с дипломатическими
традициями Российской Империи, советская наука не отрицала такой
преемственности. В частности, известный советский историк-
международник Б.Штейн писал в предисловии к мемуарам царского
дипломата Ю.Я.Соловьева: «В деятельности русской дипломатии конца
12 История внешней политики России, конец XIX – начало ХХ века. М., 1997. С.5.
XIX – начала ХХ века не все подлежит зачеркиванию. Ряд исторических
задач, над которыми работала русская дипломатия, сохранил свое значение, несмотря на свержение царского режима. Задачи эти принадлежали не
царской России, а России как государству и русскому народу.»13
Следует отметить, что советская внешняя политика, особенно в
последние десятилетия, оценивалась западными специалистами именно с
позиций исторической преемственности. В частности, как отмечал один из
основоположников американской советологии Дж.Кеннан, «история
российской государственности и дипломатии, включая советский период, несет на себе отпечаток поразительной преемственности».14 Специфику
собственно советского периода во внешней политике он сводил к
«идеологической надстройке», которая, начиная с 1917 года,
«накладывалась» на, в сущности, неизменное внешнеполитическое
наследие прежних эпох.15 При этом Дж.Кеннан, как и многие другие
американские историки, относил к этому наследию, прежде всего, отрицательные черты российской «имперской» политики – такие, как
склонность к территориальной экспансии, претензии на «идеологическую
исключительность», глубокое недоверие к Западу и вообще к иностранцам
и т.п. Таким образом, в представлении американского советолога речь идет
о преемственности с отрицательным знаком.
Несомненно, в такого рода оценках – один из источников тех прочно
укоренившихся на Западе стереотипов восприятия России и ее внешней
политики, которые и сегодня способствуют сохранению элементов
недоверия и даже враждебности в отношении современной России со
стороны определенной части общественных кругов западных стран, прежде всего Соединенных Штатов.
13 Соловьев Ю.Я. Воспоминания дипломата. М. 1959. С.6.
14 В сборнике «Russian Foreign Policy. Essays in Historical Perspective». Yale University Press. 1962.
P.595.
15 Там же. P.596.
Все это подчеркивает особую актуальность осмысления
В книге представлены основные статьи, интервью и тексты выступлений министра иностранных дел РФ Игоря Сергеевича Иванова за 2000-2002 годы, посвященные важнейшим вопросам как мировой политики в целом, так и внешней политике России на современном этапе.
Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».