Новая квартира - [19]

Вся программа визита Славика уже была исчерпана. Он пребывал в сытом блаженстве, даже не пытаясь заговорить. Маруся тоже не знала, что бы такое сказать. Казалось, всё, что она ни скажет, будет ему неприятно. Про службу — неприятно, про дом — неприятно, о себе — и самой-то неловко, на воле всё-таки, как-никак, не то что он, бедолага. Ей стало невыносимо скучно. «Как бы его выпроводить?» — свербило у неё в голове. Наконец она решила прибегнуть к хитрости.

— Слушай, Славик, ты извини, я сегодня на рынок собиралась съездить. Сам видишь, продуктов нет. Так что я, наверно, начну уже собираться потихоньку, — сказав это, он выжидающе посмотрела на Славика.

Он молча встал, но не двинулся с места, а смущённо опустил глаза и стал разглядывать заскорузлые ногти. А на лице у него появилось такое выражение, которое Маруся знала слишком хорошо, чтобы не придти в ужас. «О боже, дура, что я наделала! — мысленно вопила она. — Какой чёрт меня дёрнул говорить про рынок?! Не могла придумать что-нибудь получше!» Но поезд уже ушёл.

— Марусь, — робко начал Славик, — дай мне денег. Я тебе всё отдам. И то тоже отдам. У меня есть деньги, просто… это… они у меня в камере хранения, а там, это, мужик, у которого ключ от ящика, болеет… А мне деньги позарез нужны… А я всё отдам…

Уже почти год он говорил одно и то же, и всё равно каждый раз считал необходимым повторять это жалкое подобие правды.

— Ой, горе ты моё! Ну сколько тебе?

— Да мне хотя бы на сигареты. Тысяч тридцать.

Ну как ему отказать! Он ведь сегодня ни разу не выходил покурить, значит, сигареты у него кончились, иначе не утерпел бы — курит он много. Да и потом Маруся знала от него же, что сигареты ему нужны не только курить, но и угощать «дедов» — без этого нельзя.

Она заглянула в кошелёк:

— Нет у меня тридцати. Десять есть и пятьдесят.

— Маруся, — Славик втянул голову в плечи, голос его дрожал от унижения и жадности, — Маруся, дай пятьдесят. Я тебе верну. И то верну…

Маруся вздохнула и, не глядя, протянула ему синюю шершавую купюру. Он взял её, не торопясь сложил в карман, и лицо его снова перестало что-либо выражать, как всегда.

— Ладно, Марусь, пойду я, — невнятно проговорил он.

— Форму не забудь.

Открыв дверь, Славик носом к носу столкнулся с Сашей.

— Здорово, — сказал он, пожимая руку Саше, не успевшему понять, что происходит.

— А! Саша! — расплылась в улыбке Маруся. — Какие люди! Заходи, чай будешь?.. Пока, Славик…

Саша пришёл извиниться за Лизу, сказать, что у неё болит голова и она не хочет никого видеть. Этим нехитрым враньём они собирались как выгородить Лизу, так и обезопасить себя от очередного многочасового визита. Но у Саши была и ещё одна цель прихода.

Всё утро он провёл в размышлениях о Марусе. Он вспомнил о том, какая милая она была вначале, как сперва она ему понравилась даже больше, чем Лиза. И эти размышления привели его к тому, что запланированная ссора стала казаться ему ненужным и слишком жестоким мероприятием. Ничего не говоря о своих планах Лизе, он между тем решил поговорить с Марусей, чтобы выяснить отношения полюбовно. Как это сделать — Саша не имел ни малейшего понятия, намереваясь действовать по ситуации.

— Ты как раз к чаю, — весело сказала Маруся. — Как ты, однако, вовремя приходишь — или к обеду, или к чаю.

— Да, я обладаю подобным умением, — согласился Саша.

Болтая без умолку и суетясь, Маруся снова выставила на стол банку варенья и батон.

Саша не знал, с чего начать разговор. Он уже поведал в самых ярких красках о недомогании Лизы. Потом он похвалил варенье и обжёгся чаем, на этом и смолк. В смущении он водил шариковой ручкой по лежавшей на столе пустой коробке из-под конфет. Коробка была чёрной и ручка не оставляла никаких следов. Наконец Саша прекратил своё бессмысленное занятие.

— А знаешь, сказал он, перебив Марусю и не дав ей довысказать свою теорию относительно того, как надо учиться, на какие занятия стоит ходить, а на какие нет, — мне иногда кажется, что вся моя жизнь похожа на вот такое рисование ручкой по чёрной коробке — так же бесследна, бесплодна, бессмысленна. Что-то делаю, как-то суечусь, о чём-то думаю, а результатов не видно — ни мне, ни другим. А когда умру, это будет значить лишь, что паста в стержне кончилась, но внешне ничего не изменится.

— Представляешь, вчера я задумалась и тоже стала водить этой ручкой по этой коробке, и меня посетили точно такие же мысли, как ты говоришь.

— Да, мы с тобой всегда хорошо понимали друг друга, — заметил Саша. — И вообще, Маруся, мы с тобой ведь, в сущности, очень похожи, — добавил он, тонко улыбнувшись. — Я закурю здесь?

— Дай и мне, — сказала Маруся. — Анжела бы нас за это убила. — Саша подкурил ей, она сунула сигарету в угол рта и со свистом затянулась. Потом вымолвила, тихо, как бы про себя: — Да, Саша, давно ты здесь был в последний раз.

Саша усмехнулся и стряхнул пепел в пустую чашку. Окна в комнате были занавешены тяжёлыми шторами, плохо пропускавшими свет, и от этого казалось, что уже поздний вечер. Ещё больше усиливала это впечатление, окончательно сбивая с толку, яркая настольная лампа, горевшая на столе за Сашей. Саша наклонил голову, и его уши стали просвечивать. Наклон головы и задумчивое выражение лица шли ему. А просвечивающие уши были чрезвычайно трогательны: словно сделанные из розового воска, из какого сделаны фрукты в краеведческих музеях, с золотистыми волосиками, обычно незаметными, они напоминали о том, что Саша, этот небритый, лохматый, прокуренный и циничный Саша, был таким же беззащитным и розовоухим, как и все.