Нить Эвридики - [7]

— Он был способен похвалить такими простыми и верными словами, что всё дурное на миг отступало. Он мог шутя победить любой комплекс, любое сомнение… При том, что сам был настолько хрупким и чувствительным, что казалось, что у него не только брони нет, но и вовсе какой-то кожи. Поэтому иногда, чтоб защититься, он создавал вокруг себя ледяную стену показного бесчувствия. Но тех, кто его знал, это всё равно не обманывало, и они покорно ждали под этой стеной, потому что слишком нуждались в его свете.

— Тогда тебе нужно его найти…

Лодка скользила по воде абсолютно бесшумно, и вёсла лишь слегка колыхали чёрную, как космическая бездна, воду. Ничего не отражалось в ней, я перегнулся через борт, чтобы посмотреться, но ничего там не увидел, лишь свет свечи, кажется, отразился неверным бликом. Капнул воск, словно слеза, но не пустил кругов по этой странной воде, одна лишь едва заметно вздрогнула и словно вздохнула.

Длинные тёмные пряди почти коснулись зеркально-чёрной глади. Я в изумлении провёл рукой по голове.

Да, похоже, теперь у меня длинные каштановые волосы, собранные за спиной в небрежный хвост. Как, откуда? Впрочем, странно б было, если б изменились только мои руки, а я весь остался прежним.

Это что, так душа моя выглядит? Конечно, я встречал мнения, что люди меняются после смерти, кто-то выглядит моложе, а кто-то, напротив, старше и мудрее…

Только теперь я заинтересовался тем фактом, во что я одет. До сих пор я заметил лишь, что, в отличие от моего спутника, не бос и не в балахоне. И только.

Сейчас я обнаружил, что на мне кожаная куртка, подобная тем, какие носят лётчики. Под курткой гимнастёрка времён эдак гражданской войны (ну, мне почему-то так кажется), на ногах — в тон ей штаны, заправленные в высокие военные ботинки. Через грудь идёт ремень, как мне сначала показалось, кобуры, вот только внутри оказался — не пистолет, не револьвер, но… меч.

Нет, неужели серьёзно моя душа так выглядит? Или что это за странный вид? Значит, это таким мне предстоит путешествовать по этим неизведанным краям?

Впрочем, тому, что управляет всеми этими тонкими материями, и что решило, что я должен выглядеть так, виднее. Я ощупывал своё лицо, пытаясь понять, изменилось ли оно, кажется, изменилось, но насколько, я понять всё равно не мог.

— Я… с самого начала таким был? — задал я глупый вопрос. Мой спутник промолчал в ответ, только мудро и загадочно улыбнулся.

Значит, я теперь такой… А узнает ли меня Андрис, когда я его найду?

… Наверное, узнает. Почувствует. Ну, во всяком случае, просто поверит.

Лодка ткнулась носом в другой берег. Мой спутник вылез, подождал, пока вылезу я. Странно, здесь было гораздо светлее, чем на том берегу, но и здесь был лёгкий туман. И по-прежнему ничего примечательного — светло-серый мелкий песок под ногами, впереди сплошная пустошь — небольшие холмы и взгорья без явной растительности, только какие-то неясные тени колышутся на них — то ли сухие скелеты трав, то ли клочья тумана.

— Дальше я с тобой не пойду, здесь уже дуют ветры смерти. Но думаю, ты и без меня справишься… Почему-то мне верится, что ты — справишься.

Я увидел, что один из холмов невдалеке — вовсе не холмы, а… по очертаниям это напоминало нечто механическое, и я поспешил туда, чтобы рассмотреть получше.

Глазам не верится… Это оказался старый, словно сошедший с черно-белых фотографий аэроплан. Склонившийся на одно крыло и слегка зарывшийся носом в песок — то ли потерпевший аварию, то ли просто брошенный. Кто же мог бросить его здесь? Я обошёл его кругом, заглянул в окна. Машина выглядела заброшенно, обветшало, кое-где даже продралась обшивка. Словно он лежал тут годы, и, казалось, ждал… А что, если… Что, если он ещё может полететь?

На мне куртка лётчика. Может быть, это означает…

— Порой нельзя предположить, каким будет твой путь и какой посох потребуется тебе на этом пути, — молвил подошедший призрак.

Я открыл дверцу.

— Интересно, остался ли здесь какой-нибудь бензин… И вообще, можно ли его завести, как он управляется? Жаль, при жизни я даже машину не водил…

— Ну, это мир духа, парень, и думаю, всё здесь зависит только от тебя.

Освещая с помощью свечи кабину, разглядывая рычаги и кнопки на пульте управления, я вдруг ощутил странную уверенность. Да, справлюсь. Да, смогу управлять. Потому что откуда-то знаю, как. Потому что чувствую его, этот аэроплан, как чувствовал когда-то собственное тело — не это, астральное, а то, что осталось под белой простынёй.

— Только… Куда же я полечу?

— Думаю, ты сам поймёшь это, сам определишь своё направление. Найдёшь тот знак, что укажет тебе дорогу.

— Мне нужно вслед за Андрисом. Туда, куда направился он, и как можно скорее. Других дорог здесь у меня нет. Вообще-то присоединение уже должно было это обеспечить. Но почему-то не обеспечило… Видимо, биотоки его мозга слабеют…

— Ты должен знать этот знак. Его должно быть совсем не трудно найти.

Я подумал. И понял. И по какому-то наитию — никак не по разуму, не по логике — начертил в воздухе, над панелью управления, иероглиф, который помнил лучше остальных — иероглиф «друг». Свечой. Пламя свечи удивительно легко оставляло в воздухе золотисто-огненный след, а я этому даже не удивлялся.