Нить Эвридики - [9]

Старик степенно кивнул.

— Когда я был куда моложе тебя, ещё пух на моих губах только пробивался, я тяжко заболел. И тоже висел между жизнью и смертью, и даже уже покинул мир живых и попал сюда. Я пришёл сюда, в это место, где тогда ещё ничего не было, и поставил здесь дом, и развёл очаг. А потом за мной пришёл наш шаман, и увёл меня назад, сказав, что рано мне ещё в страну предков, что я должен прожить ещё долгую жизнь. И я вернулся, и ожил, и жил ещё долго, и умер глубоким стариком, каким ты теперь меня видишь. И попал сюда — и дом мой ждал меня, и очаг горел, словно только вчера разведённый. А после ко мне пришёл мой сын, погибший в бою, и его жена, умершая родами, и моя дочь… Дольше всех я ждал свою старуху, но и она всё ж пришла ко мне. Кто ты — шаман своего племени? Ты не похож на наших шаманов.

— Я не шаман, я врач, учёный… и друг. Значит, вы все выглядите так, как выглядели на момент смерти, остаётесь в том же возрасте и виде?

Старик пожал плечами.

— Кто как. Человек есть то, чем он себя чувствует. Молодой парень чувствует себя молодым парнем, красавица — красавицей, а старик — стариком. Я доволен своим возрастом — он даёт спокойствие и мудрость. А старческих немощей здесь уже нет, нет костей, которые бы болели.

— Значит, молодых у вас здесь очень мало, в основном старики?

— Есть даже дети. Не все, увы, умирают своей смертью и проживают сколько отпущено. Вот молодых женщин да, мало — женщины у нас всегда жили долго. Но зато все старухи хоть на сколько-то становятся моложе, годы сколько гнались за нашими женщинами, а никогда не догоняли. Взгляни на мою жену — она выглядит так, словно она мне дочь!

Это он сказал совершенно справедливо — женщине на вид было не больше сорока, а ведь он сказал, она его пережила!

— Интересно как! Выходит, здесь человек может встретить своего отца, который рано умер, и быть его старше? А наоборот может быть? Может человек выглядеть старше, чем был, когда умирал?

— Может, путник, может. Здесь многое может быть. Горе старит человека, а преодолённые испытания делают его внутренне старше. Здесь человек становится таким, какой он на самом деле есть. Там, в мире живых, только шаманы могут видеть истинные лица, здесь — все. Здесь других лиц нет.

Я оглядел юрту — незатейливую утварь, крытые шкурами лежанки.

— Вы, похоже, живёте здесь так же, как там, при жизни. Даже едите, пьёте… но вы же мёртвые!

— Нет, путник, мы живые. Это для тех, кто там остаётся, мы мёртвые. А для самих себя и друг для друга мы живые. Смерти вообще нет, есть лишь переселение к последнему стойбищу — откуда уже нет возвращения к прежним. А живём мы так, как привыкли. Как умеем. Мы всегда знали, что живём, чтобы попасть сюда и жить здесь не хуже, чем там.

Я кивнул. Во что они верили, среди того, действительно, и живут. Они не фантазировали шибко, представляли себе загробный мир подобным земному, а жили бесхитростно… Видно, это души какого-то очень древнего племени.

— Значит, человек встречает и предков своих — прадедов, прапрадедов? А после к нему приходят его дети — того же возраста, что и он сам?

— Да, путник, всё так. Только давно уж к нам никто не приходит, — лицо старика помрачнело, морщины обозначились чётче, — последние уж не упомнить, когда пришли. Каждый день выхожу я, смотрю в ту сторону, откуда мы все пришли, и думаю — неужто умерло всё наше племя, весь наш народ? Последние говорили что-то тревожное, говорили, что времена меняются, что много бед обрушилось на землю и ещё обрушится. Что дети и внуки верят уже не так и живут не так…

Ясно. Новое время, заставившее древний народ покинуть свои земли, осесть в других краях, новая вера, научившая детей и внуков другое представлять, к другому стремиться. Они смешались с другими народами, изменились их язык и культура, они действительно, по сути, перестали существовать. Как именно этот народ, именно это племя.

— Мы спрашивали шамана, что случилось, как живут там наши потомки — ведь последние говорили, что оставили много детей и внуков, куда ж они все делись? Почему так и не пришли к нам? Шаман должен знать, он может проникать в тот мир и этот мир равно, кроме шаманов только самые древние, самые мудрые предки умеют посещать мир живых и общаться с ними. Древние умели, мы — уже нет… Утратили мудрость, потому, видимо, и потомство наше потеряли.

Женщины — молодая и бывшая старуха — тихо вздохнули. Я заметил, что они что-то шьют — при таком-то свете? Хотя, после смерти посадить зрение уже не страшно…

— А ваши древние — они где? Живут здесь же, рядом с вами?

— Мы селимся небольшими племенами, как и при жизни было. Древние — в той стороне и чуть ближе к реке. Нам у реки жить сложно — ведь там ничего нет, ни травы, ни озёр, ни животных и птиц, на которых можно охотиться. Но древние живут иначе, чем мы, нам сложно это постичь. Они живут наполовину в мире живых, становясь там каким-нибудь животным, или кустом, или камнем. Они с осуждением относятся к нам — мы не сберегли их заветов, не чтили их так, как полагается.

— Так не только у вас. Предки традиционно осуждают молодёжь, а молодёжь традиционно считает предков глупее себя, и им и в голову не приходит, что может быть наоборот.