Нить Эвридики - [4]
Тяжесть давила всё сильнее и просто вытолкнула меня из тела. Облегчение, освобождение было столь мгновенным и жгучим, что залило меня эйфорией, словно внезапно хлынувшее солнце. Словно я нёс на своих плечах свод небесный и внезапно сбросил его…. Значит, вот это всё чувствуют те, кто умирает? Во всяком случае, клинической смертью? Тогда я понимаю, почему большинство из них не хочет возвращаться в истерзанное, опостылевшее им тело.
Над столом склонились фигуры в белых халатах, о чём-то встревожено и скорбно переговариваясь. Я приблизился тоже, заглянул в своё посеревшее, мёртвое лицо. Многие вернувшиеся с того света, я читал, говорили, что вид их мёртвого тела вызывал у них отвращение. Не знаю. К себе я испытывал, пожалуй, сострадание и любовь.
Смерть по определению не может быть прекрасной. Но эти два задрапированные простынями, опутанные проводами сильные молодые тела были прекрасны. Может быть, прекрасны сквозившим в них ожиданием жизни, покинувшей их на время. Мне почему-то вспомнились египетские саркофаги с золотыми лицами-масками. Чем-то подобным теперь всегда будут для нас наши тела…
Впрочем, у меня не было времени на слишком пространные рассуждения. Я знал, что мне нужно торопиться. И что-то вокруг, в самих тканях мира, тоже знало это. Я не просто увидел перед собой пресловутый чёрный тоннель — я почувствовал его. Он засасывал меня, вытягивая из этого мира, и я нырнул в него, как самоубийца в омут. Да, всё правильно, и само тело я скинул, словно одежду на берегу, когда кинулся спасать тонущего друга. Что ж поделаешь, есть реки, в которые в одежде не войдёшь.
Яркий свет вспыхнул внезапно, но не ослепляюще. Это этот свет тянул меня через тоннель. В сердце света тянулась тонкая, словно паутина, нить, натянутая, словно первая струна. Я схватился за неё…. И вылетел из своего мира окончательно.
ГЛАВА II
Я очнулся от удивительного ощущения, что я жив. То есть могу слышать, видеть и даже осязать. Эти простые ощущения более чем потрясли меня — я слишком хорошо помнил и всё ещё чувствовал эту и мучительную, и радостную разлуку с телом. И всё же я ощущал — телом ли, нет, не знаю — не только, что моё существование не прервано, но и что что-то существует вокруг меня.
Я чувствовал своей кожей прохладный воздух. Я ощущал ногами твердь. Я ощущал что-то, зажатое в вытянутой руке. Я открыл глаза.
Я стоял… Сложно было понять, где. Рваные клочья серого тумана и унылые сизые сумерки мешали разглядеть что-либо дальше десяти шагов. Где-то впереди слышались редкие всплески — похоже, там река.
В руке я держал… Зажженную свечу. Не похожую на церковную, но, наверное, всё же восковую, а не парафиновую, с длинным и тонким, как стрела, пламенем. Наверное, довольно нелепо стоять с горящей свечой посреди тумана, но не я это, в общем-то, выбирал.
Послышались ещё какие-то звуки — похоже, тихие, неспешные шаги. Кто-то из-за тумана шёл в мою сторону.
— Эй, кто там? — не выдержал я.
Из тумана ко мне медленно вышел человек. Он был бос, одет в какой-то белый балахон, руки зябко стиснуты на плечах. За ним следом по мягкой серой пыли, похожей на пепел, тянулась какая-то верёвка, словно человек этот сидел на длинной привязи. Вот он остановился напротив меня, посмотрел в глаза.
— Ну, приветствую, если можно так сказать. По делу или на экскурсию?
— Что? — опешил я, — извините, может, вопрос и глупый, но… Я где?
— А направлялся куда? — голос человека был с усмешкой, но с усмешкой доброй, взгляд мудрый и при этом совершенно безысходный, — в начале пути ты, вестимо. А куда пойдёшь дальше — это только тебе может быть ведомо. Отсюда ведут тысячи дорог. Но обычно все сначала туда идут…
— Я… в мире мёртвых, да? — мне пришло в голову, что свеча в моих руках — не случайно. Раньше в руки покойникам вкладывали свечи… Только вот мне вряд ли кто-нибудь её вложил — не Сеня же, и не Игнатий Борисович, — а… где мёртвые?
— Кто где. Иди, ищи, встретишь. Ты же пока в начале пути…
— А… вы кто?
Человек сделал попытку улыбнуться.
— А я — сумасшедший.
Я опешил вторично.
— То есть? Как? В каком смысле?
— В самом прямом, юноша. Я слоняюсь здесь, потому что у меня в этом мире пока что нет дороги. Моё тело осталось там, вон, видишь, я всё ещё связан с ним, — он указал на верёвку, ползущую за ним следом.
— Разве души сумасшедших покидают тела? Сумасшедшие ни в чём не подобны мёртвым!
— Это смотря какие сумасшедшие. Большинство сумасшедших скорее находятся в двух мирах одновременно, в своём и… ну, кому как везёт. Кто-то большей частью в своём мире, чем в другом, кому-то другой мир достаётся лучше, чем свой, кому-то — хуже… Я маловато об этом знаю. Не специалист, сам понимаешь, так, что-то видел, что-то слышал… Здесь, я имею в виду, там-то я ничего не вижу и не слышу… Есть такие больные — на внешний телесный мир не реагируют вообще никак. Не говорят ни слова, и не отвечают ни на чьи слова. Никого не узнают. Не двигаются, сами не меняют даже положение тела. Просто сидят или лежат и смотрят в одну точку…
— Знаю, — кивнул я, — это называется кататония.
Я смотрел на свою руку, сжимающую свечу. Какая-то она была неуловимо другая, моя и не моя, я не узнавал её, но чувствовал совершенно ясно. Я пошевелил пальцами второй руки…
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Идея похалтурить на работе заканчивается для Серёги хуже, чем он мог представить, он оказывается внутри игры. И он бы не был сильно против, если бы это была какая-нибудь весёлая фэнтезийная рпгешка, но он он попадает в кривой выживач, лут в котором попадается раз в "полгода", а кругом ходят жуткие монстры, с которыми приходится сражаться чуть ли не голыми руками. Но Серого никто не спрашивает, где он хочет оказаться, и ему ничего не остаётся, кроме как попытаться выжить в этом новом мире.
Оказавшись одна, без денег, без перспектив, без шансов устроиться, Кира решает довериться слухам. Говорят, самое элитное высшее учебное заведение страны – Борская Академия Магии – принимает всех одарённых без исключения. Обучение бесплатно, поступившим полагается содержание. Что ещё нужно? Кира отдаёт последнюю наличность за билет. Осознание собственного безумства приходит уже в пути. У неё нет денег, нет нормального начального образования. Кира чувствует себя курицей, которая зачем-то лезет в сад райских птиц.
Двери Срединного Университета магии открыты для всех желающих. Нужно лишь быть достаточно одаренным и целеустремленным, чтобы пройти вступительные испытания и не сломаться в первые несколько лет обучения. «Попасть сюда — огромная удача», — со вздохом сожаления скажут те, кто так и не смог ступить на эту закрытую для обычных смертных территорию. Выжить здесь — вот что назовут удачей новоиспеченные студенты. Я не стремилась попасть в ряды будущих магов, не проходила испытания и совсем недавно даже не подозревала о существовании университета, да и Срединного мира тоже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
═══════ Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.