Нить Эвридики - [2]
— Я… сожалею…
Я знал, что она действительно сожалеет. Что, в отличие от этих толстокожих баранов, только что вышедших за дверь, понимает большее, чем то, что написано крупными буквами и сунуто под нос. Она была самым близким другом своему брату, и за это я её заочно любил.
Она последней бесшумной тенью выскользнула в коридор, я остался один в этой белизне и стерильности, где, казалось, даже само время спит под наркозом.
Тихо шумели и попискивали приборы — так деловито и важно, словно точно знали, что они гораздо сильнее этих муравьев в белых халатах, делающих вид, что обрели власть над смертью. Слышно было, как капает в капельницах лекарство — еще одна жемчужинка покатилась, чтобы стать частью химии человеческого тела. Но мне нужен был в этой почти абсолютной тишине другой звук — стук его сердца…
Сказка о мертвой царевне на новый лад, девица не умерла, но спит, не говорите, не говорите мне, что это не так…
Я подошел и долго уговаривал себя коснуться его руки, — боялся, что она окажется холодной и окостеневшей, как у трупа. Мне всё мерещилось, что дрогнули ресницы, дрогнули, готовые улыбнуться, губы… Андрис, как же так? Хотелось куда-то бежать, из-под земли достать того, кто в этом виноват, кричать, бить руками и ногами… Нет, проще… вырвать жизнь из него и отдать Андрису.
— Вацлав, пошли, — кашлянул за спиной Игнатий Борисович. Он вошел в палату бесшумно, как умеют только старые и опытные врачи, — ты видишь, он… далек от того, чтоб придти в себя. Его родные… пока не торопятся с решением его отключить, но боюсь, если за двое суток картина не изменится…
Я не хотел даже знать, кто кого на что уговаривал — отключить ли Андриса, или еще поддерживать в нём жизнь. Мне было дико даже думать, что кто-то из них смотрел вот на это — и мог рассуждать…
— Но ведь сердце еще бьётся, так? И мозг посылает импульсы?
— Бьётся, посылает… Удар в минуту — это, по-твоему, бьётся? А импульсы… Месяц назад, до замены оборудования, мы б даже не уловили их. Это не жизнь, Вацлав, это последние остатки жизни, это агония. Думаешь, все эти трубки и приборы чем-то помогают ему? Он в слишком глубокой коме, он уже не здесь. Организм его отравлен до предела. Целый стандарт, Вацлав… Думаю, в самой лучше клинике мира не сумели б его спасти.
— Но он жив, жив. Его нельзя в морг, нельзя под землю! Нельзя засыпать землей живого человека! Игнатий Борисович, если сердце бьётся даже раз в сто лет, человек жив!
Игнатий Борисович опустил грустный, отсутствующий взгляд.
— Я понимаю, он был твоим другом…
— К черту! Хорошим же я был другом, если не остановил его, не оказался вовремя рядом… Но я спасу его, Игнатий Борисович, клянусь, я спасу его!
Доктор шевельнул седыми усами.
— Как, позвольте узнать, мальчик? Как?
Теперь я уже знал совершенно точно.
— Думаю, вы тоже поняли, что я имею в виду. Вы же помните ту мою разработку…
Я чувствовал, что в глазах моих снова разгорается тот самый шальной огонь, который всегда заставлял моего руководителя улыбаться. Только сейчас улыбка получилась очень грустной.
— Ты бредишь, Вацлав. Это невозможно…
— Нет, возможно! И вы поможете мне. Возможно, это наш последний шанс спасти Андриса, вы же понимаете… Да, он сейчас не здесь, но он есть, и вы и я это знаем. Пока связь не оборвалась, шанс всегда есть. Если вы подключите меня к нему так, чтобы передавать мне его мозговые импульсы и погрузите в сон… Достаточно крепкий для выхода из тела.
— Но это лишь теория, Вацлав, именно что теория. Этот эксперимент слишком рискован… Родители Андриса едва ли дадут свое согласие…
— Интересно, чем же таким рискует Андрис, которого вы все практически признали мертвым?
— Андрис, может, и ничем, но ты… Ты уверен, что сможешь выйти из столь глубокого наркоза? Ведь нам практически предстоит тебя убить!
Я был мысленно уже в пути, уже бился со смертью за этот малюсенький как песчинка, но всё-таки шанс, и такие мелочи меня волновали не больше, чем мелкие досадные камни на дороге. Тем более, я чувствовал, что Игнатий Борисович уступает. Это было не в словах и не в голосе даже, а за ними, где-то на уровне ощущений. Случайный человек, может, и не понял бы, но мы-то были знакомы давно…
— Я уверен в одном — я не вернусь без Андриса! Игнатий Борисович, я сделаю это всё равно, просто без техники, без подключения и внешнего контроля мне будет сложнее и рискованнее гораздо… Вы можете помочь мне, неужели вы откажетесь? Я предлагаю вам спасти жизнь…
— Или погубить её?
— Вся ответственность на мне! Я хозяин своей жизни, я имею право ею рискнуть ради такого дела. Если хотите, я оставлю расписку, что виноват, в случае чего, я один.
Видно, каким-то шестым чувством учуявшие, каким-то магнетизмом притянутые, вокруг меня собрались такие же, как я, практиканты. Они еще не всё и не полностью понимали, о чём речь, но уже были на моей стороне, но уже готовы были рискнуть.
Все вместе мы не просто пересилили Игнатия Борисовича, а смели его своей юношеской убежденностью, как обветшавшую плотину.
Бедный Игнатий Борисович! Быть научным руководителем нелегко. Это вечная борьба с собственными практикантами, которые вечно и непременно уверены, что научные руководители не поддерживают какие-то их идеи просто из старости и вредности, и хотя и признают невольно, что говорят старики порой вполне разумные, мудрые вещи, всё равно спорят с ними до хрипоты.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Идея похалтурить на работе заканчивается для Серёги хуже, чем он мог представить, он оказывается внутри игры. И он бы не был сильно против, если бы это была какая-нибудь весёлая фэнтезийная рпгешка, но он он попадает в кривой выживач, лут в котором попадается раз в "полгода", а кругом ходят жуткие монстры, с которыми приходится сражаться чуть ли не голыми руками. Но Серого никто не спрашивает, где он хочет оказаться, и ему ничего не остаётся, кроме как попытаться выжить в этом новом мире.
Оказавшись одна, без денег, без перспектив, без шансов устроиться, Кира решает довериться слухам. Говорят, самое элитное высшее учебное заведение страны – Борская Академия Магии – принимает всех одарённых без исключения. Обучение бесплатно, поступившим полагается содержание. Что ещё нужно? Кира отдаёт последнюю наличность за билет. Осознание собственного безумства приходит уже в пути. У неё нет денег, нет нормального начального образования. Кира чувствует себя курицей, которая зачем-то лезет в сад райских птиц.
Двери Срединного Университета магии открыты для всех желающих. Нужно лишь быть достаточно одаренным и целеустремленным, чтобы пройти вступительные испытания и не сломаться в первые несколько лет обучения. «Попасть сюда — огромная удача», — со вздохом сожаления скажут те, кто так и не смог ступить на эту закрытую для обычных смертных территорию. Выжить здесь — вот что назовут удачей новоиспеченные студенты. Я не стремилась попасть в ряды будущих магов, не проходила испытания и совсем недавно даже не подозревала о существовании университета, да и Срединного мира тоже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
═══════ Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.