Нил Сорский - [17]

.

Служилые люди помогли вернуть слепому князю престол. «Одновременно тайные гонцы были отправлены к тверскому князю Борису Александровичу и к серпуховскому князю Василию Ярославичу, находившемуся тогда в Литве. Вероятно, послан был надежный человек и в Кириллов монастырь для предварительных переговоров с игуменом Трифоном, — предполагает Н. С. Борисов. — Василий сообщал о своем намерении вновь вступить в борьбу и просил о помощи. Все эти тайные пересылки были, конечно, смертельно опасным делом. Василий Темный знал о том, что среди окружавших его людей были и осведомители Дмитрия Шемяки. Одного доноса или перехваченного письма было бы достаточно для катастрофы. Горький опыт недавнего прошлого требовал крайней осторожности. Поэтому князь Василий, по свидетельству В. Н. Татищева, „вся сия тако тайне содевая, яко ни княгине его о том ведучи, токмо сам и тии послании“»[89]. Обычно такими «надежными людьми» были дьяки. Сам Василий II в свое время жестоко наказал Кулудара, пытавшегося предупредить Шемяку об опасности. История не сохранила имени дьяка, который, рискуя собственной жизнью, вел переговоры с кирилловским игуменом. Трифон снял с великого князя вынужденное крестное целование. Грех за клятвопреступление игумен взял на себя и на свою братию, а московского князя благословил идти против Шемяки. Посетив белозерские обители, Василий Темный в Вологду не вернулся. Он отправился в Тверь к своему союзнику князю Борису Александровичу.

В ночь на Рождество Христово, 25 декабря 1446 года, московско-тверской отряд под командованием боярина Михаила Борисовича Плещеева и тверского боярина Льва внезапным наездом захватил Москву. 17 февраля 1447 года Василий Темный вернулся в столицу, однако война с Шемякой закончилась только в 1453 году. Великий князь, которому уже порядком надоела погоня за своим двоюродным братом, отправил дьяка Степана Бородатого в Новгород с тайной миссией отравить мятежника. Дьяк через новгородского посадника подкупил личного повара Шемяки, который имел весьма характерное прозвище Поганка (нельзя держать подле себя таких поваров), и тот поднес несчастному Дмитрию отраву «в куряти». Современники предрекали скорую смерть Степану Бородатому, однако он прожил долгую жизнь и сделал неплохую карьеру при дворе московских князей. И все-таки возмездие не миновало его, через пять лет после гибели Шемяки он потерял сына. «Илья Стефанов, сын дьяков» погребен в ростовском Воскресенском монастыре. В ростовском Кремле до сих пор хранится удивительной красоты белокаменный крест, который дьяк поставил на сыновней могиле.

Верность друзей и слуг, как известно, проверяется в беде. Все, кто оказал великому князю поддержку в годы династической войны, были им вознаграждены. Во всяком случае, те, кого мы видим в ближайшем окружении Василия II после 1447 года, появились там не случайно. Игумен Трифон был поставлен в 1448 году архимандритом кремлевского Преображенского монастыря в Москве (именно он венчал 4 июня 1452 года сына Василия Темного Ивана с княжной Марией Борисовной Тверской), ферапонтовский игумен Мартиниан стал в 1447 году настоятелем Троице-Сергиева монастыря и духовником великого князя. Летописи сообщают, что весть из Новгорода о гибели Шемяки привез подьячий Василий Беда, — «а оттоле бысть диак»[90]. Позднее он стал доверенным лицом князя, составителем его завещания. Возможно, что среди верных великому князю людей, бывших вместе с ним в изгнании, находился и Андрей Майко. Не случайно именно в 1453–1455 годах он впервые поставил свою подпись под грамотой Василия II.

Страшный суд

Яко несть в смерти поминаяй Тебе, во аде же кто исповестся Тебе.

(Пс. 6, 6)

Мы не погрешим против истины, если скажем, что Нил Сорский родился накануне Страшного суда, хотя звучит это парадоксально. Сегодня мы знаем, что тогда, в конце XV столетия, Апокалипсис не состоялся, но современники Нила осознавали время, в которое им довелось жить, как канун Конца света. Согласно ряду авторитетных пророчеств, известных по богословской литературе, он ожидался на исходе седьмой тысячи лет от Сотворения мира: 7000-й год исполнялся в 1492 году от Рождества Христова. Все пророчества не абсолютны. Отцы Церкви предупреждали, что времена и сроки знает только Господь, сотворивший мир. Однако приметы времени говорили сами за себя, и напряжение в обществе возрастало.

О том, насколько это ожидание прочно коренилось в умах людей, красноречиво свидетельствует такой факт: 1 сентября 1477 года великая княгиня Мария Ярославна вместе со своим дьяком Андреем Майко послала в Кирилло-Белозерский монастырь огромную по тем временам сумму — 495 рублей. «Стоимость же рубля того времени видна из того, что большая волость Буй-город с деревнями стоила полтораста рублей; двенадцать деревень со всеми угодьями в Звенигородском уезде — 200 рублей»; «две деревни с пустошью, и с лесом, и с рыбною ловлею, в Белозерском уезде — 15 рублей»; «лучший конь в седле — 6 рублей, лучший конь княжеский — 10»[91]. Деньги предназначались на помин души старца Пафнутия Боровского, великого князя Василия Темного и всех членов великокняжеской семьи сроком на 15 лет. «Все деньги, таким образом, должны были быть истрачены к 1492 г., — заметил А. И. Алексеев. — Это распоряжение великой княгини выглядит разительным контрастом по сравнению с практикой поминального ряда в XVI столетии, когда за сумму такого порядка предусматривалось поминание „ввек, доколе мир вселенная стоит“»