Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [76]

Идея, что генетики – антидарвинисты, к этому времени уже звучала бессмысленно. Это была претензия к устарелой точке зрения в генетике, когда ученые проводили черту между неизменностью наследуемых генов и остальным организмом, по сравнению с дальнейшим развитием генетики в сторону исследований внешнего воздействия. Но менделистов стали называть антидарвинистами, и нападки на Вавилова сыпались одна за другой. Хотя теперь Лысенко шел в бой под знаменем Тимирязева, которого не стало в 1920 году, и садовода Ивана Мичурина, скончавшегося в 1935 году, эта система взглядов стала известна как лысенкоизм.

Выступление Яковлева также обернулось публичными гонениями на Николая Константиновича Кольцова, выдающегося биолога, цитолога и зоолога, который в течение двух десятилетий руководил Московским институтом экспериментальной биологии. Кольцов был главой Русского евгенического общества до его роспуска в 1929 году; теперь его обвинили в приверженности фашистским концепциям[361]. Яковлев потребовал «обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития» Лысенко «вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса»[362].

Обвинения Яковлева были напечатаны в лысенковском журнале «Яровизация». В следующем номере поместили статью Презента, который обвинял «силы мрака» в препятствовании работе Лысенко[363]. В число этих «сил» он включил троцкистов, а также недавно арестованного Агола, репрессированного Бухарина и Вавилова. (Н. И. Бухарин был арестован 25 февраля 1937 года и расстрелян в марте 1938 года за диверсионно-вредительскую и шпионско-изменническую деятельность. Бухарин поддерживал генетиков в противостоянии с Лысенко; согласно Презенту, на Вавилова ложилась вина «по ассоциации».)

К потоку обвинений подключился тайный осведомитель НКВД Александр Коль. Он критиковал экспедиции Вавилова. Вавилов интересуется «не столько отбором» наилучших сортов для СССР, «сколько сбором морфологических диковинок для заполнения пустых мест его гомологических таблиц», – писал Коль[364].

Кампания против Вавилова и других «рыцарей гена» продолжилась в других печатных изданиях. Граждан призывали быть бдительными и «серьезно призадуматься о причинах бухаринской стратегии»[365]. Вавилова обвиняли в том, что его Институт «оказывает приют» на опытных станциях «людям, не заслуживающим политического доверия». Как пример, «некто Соболев – бывший дворянин, высланный из Ленинграда. Его помощник Гильденбрандт – бывший помещик, тоже высланный из Ленинграда». Газета «Социалистическое земледелие» призвала «оздоровить Академию сельскохозяйственных наук» и «выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений»[366].

•••

Для старых большевиков, попавших в прицел Сталина, настала горячая пора. Николай Горбунов, бывший личный секретарь Ленина, изначальный опекун Вавилова в Совнаркоме и тогдашний секретарь АН СССР, прекратил свою поддержку, пытаясь избежать собственного ареста. Он выступил с обвинениями в адрес Вавилова, которые заключались в том, что его Генетический институт не отмежевался от генетических теорий фашизма. Этого оказалось недостаточно. Н. П. Горбунов был арестован в феврале и расстрелян в сентябре 1938 года. Были арестованы еще четверо высокопоставленных руководителей сельскохозяйственных исследований, что открыло Лысенко дорогу к высшим политическим и административным должностям в советском сельском хозяйстве[367].

Однако Вавилов все еще оставался на свободе. Видимо, Сталин чувствовал, что уже получил желаемое – возвышение Лысенко – без скандального ареста популярной за рубежом фигуры. Эпизод с The New York Times продемонстрировал очень внимательное отношение мирового научного сообщества к Вавилову и его обширные связи. Так или иначе, Вавилов был успешно нейтрализован. Его международные экспедиции прекратились, выписка иностранной научной литературы урезана, и он больше не приглашал иностранцев на работу в Институте. Он начал советовать желающим приехать держаться подальше.

Американский агроном Гарри (Хэрри) Харлан много лет был хорошим другом Вавилова, и его сын Джек думал учиться в Ленинграде. Во время последней поездки в Америку в 1932 году Вавилов договорился с Харланом об условном сообщении, если приезд станет слишком опасным для его сына. Весной 1937 года Харлан[368] написал Вавилову, спрашивая, не посоветует ли тот его сыну российский университет для работы, и с нетерпением ждал ответа. Но полученное им письмо начиналось словами «Мой дорогой доктор Харлан», и в нем не было ни слова о возможности работы, только описание китайской пшеницы. Это был код: «Мой дорогой» вместо «Уважаемый» и нечто не относящееся к делу – китайская пшеница – означали, что приезжать не стоило[369]. Харлан-старший прочел сыну это письмо вслух и сказал: «Вавилов пишет тебе не приезжать. Ты не сможешь заниматься полезной работой и сам окажешься в опасности»[370].

Вавилов оказывался во все большей изоляции: ученые-генетики в СССР исчезали, политическое влияние Лысенко росло. Даже старый друг Мёллер расстался с иллюзиями и решил уехать, пока есть возможность. Важно было сделать это так, чтобы не дать Лысенко и Презенту извлечь из этого выгоду и заявить, будто бы он покинул Вавилова. Друзья-социалисты Мёллера предлагали помощь республиканцам в Испании в гражданской войне против сил генерала Франсиско Франко, которая началась в июле 1936 года. Мёллер посчитал, что его поездка добровольцем может быть допустимым оправданием отъезда. Он нашел в Мадриде работу, связанную с исследованием новых форм переливания крови, в том числе кадаверной.