Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [74]
Но сделанного не воротишь, признавал позже Мёллер. «После этого ни Вавилов, ни кто-либо другой больше не говорили мне ничего на эту тему, но не было недостатка в признаках все возрастающего расширения пропасти между двумя противостоящими группами»[352]. Последствия для Вавилова оказались еще более серьезными, чем он мог себе представить.
По итогам сессии газеты провозгласили триумф Лысенко. Возникает вопрос, почему Вавилов не сражался с бóльшим пылом. Почему не использовал все научные аргументы, чтобы опровергнуть антинаучные измышления Лысенко? До того момента, когда Лысенко бросил ему вызов ближе к концу сессии, Николай Иванович по поведению был мало похож на лидера группы ученых, готовых отстаивать свою научную теорию. У него была на то причина. Вавилов не хотел заострять внимание на противоречиях, чтобы сохранить шанс провести спор о генетике с участием ее сторонников из других стран и разыграть карту, которой не было у Лысенко и его группы, – научное сообщество за рубежом.
Вавилов много работал над созданием научного круга друзей и последователей. Он вел международную переписку, приглашал иностранных исследователей в СССР. Один за другим они приезжали из США, Великобритании и Европы и все возвращались назад, впечатленные объемом работы Института и личностью Вавилова. Многие рассказывали о его феноменальной работоспособности. Так, в 1935 году в Ленинград приезжал молодой новозеландский растениевод Отто Френкель, чтобы познакомиться с Вавиловым и с работой Института по пшеницам и картофелю. Френкель рассказывал, как Вавилов «провожал его до гостиницы поздно вечером, и у него в руках всегда была пачка журналов, которые необходимо было просмотреть за ночь»[353].
В 1932 году на Международном конгрессе по генетике и селекции в Итаке, штат Нью-Йорк, Вавилов произвел такое благоприятное впечатление, что местом проведения следующего конгресса была предложена Москва – в 1937 году. Это было большой честью и для Вавилова, и для СССР. Кроме того, у Николая Ивановича появлялась возможность продемонстрировать своему сомневающемуся начальству, а также научным кругам и сельхозпроизводителям, как серьезно относятся к генетике в других странах и как успешно применяют ее в растениеводстве. Лысенко в той же степени сопротивлялся проведению конгресса в Москве, в какой Вавилов желал, чтобы он состоялся. Международное собрание подвергло бы шаткие доктрины Лысенко более пристальному анализу.
К весне 1936 года советский Оргкомитет по созыву VII Международного генетического конгресса представил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР проект подготовки к конгрессу. Ожидалось участие полутора тысяч делегатов – девятисот советских и шестисот иностранных, «с которыми, вероятно, прибудут еще 200–300 человек членов их семейств». К началу лета от ЦК все еще не было официального одобрения провести конгресс. К августу семьсот пятьдесят приглашенных уже подтвердили желание приехать. Президентом конгресса должен был стать Вавилов. В ноябре Сталин отменил конгресс. На выписке из протокола Политбюро со словами «…Подготовители конгресса негодные, что вначале внесли предложение, а дела не подготовили. Отменить придется…» стоит подпись И. Сталина[354].
Члены Академии наук, в том числе Вавилов, были обмануты в своих ожиданиях. Они попытались превратить отмену конгресса в его отсрочку, и им удалось убедить Политбюро согласиться перенести конгресс на 1938 год. Но проблемы не исчезли. Карл Бауман, зав. отделом науки, в письме без даты на имя Сталина и Молотова писал об одной конкретной трудности: Лысенко придерживается ламаркистского взгляда на наследственность.
Бауман писал: «В то время как большинство генетиков СССР и других стран стоят на той точке зрения, что благоприобретенные признаки не передаются потомству, что наследственность определяют гены и их комбинации, академик Лысенко на основе работ Мичурина и своих утверждает о влиянии индивидуального развития организма на изменение наследственных свойств организма». И хотя «все ученые признают заслуги т. Лысенко – его теорию стадийности развития растений и методы яровизации, – но одновременно многие считают его общие генетические взгляды неправильными, противоречащими, по их мнению, современной науке». Бауман продолжал: «Это создает не совсем здоровую атмосферу в области научной мысли…‹…› Необходимо обеспечить широкое, свободное обсуждение спорных вопросов генетики, особенно в связи с предстоящим мировым конгрессом»[355].
В надежде спасти конгресс Вавилов старался, чтобы сессия ВАСХНИЛ прошла максимально буднично, подчеркивая, что «противоречия» преодолимы. Но события обернулись против него.
Накануне сессии ВАСХНИЛ газета The New York Times написала, что среди советских генетиков глубокий раскол и некоторые из них, в том числе Вавилов, арестованы[356]. В поступившей в газету негодующей телеграмме Вавилов возмущался «клеветническими сообщениями» и «измышлениями» об отсутствии в СССР интеллектуальной свободы
