Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [71]

Вавилов настаивал, что профессоров Института надо оставить в покое, дать им возможность работать, а не подвергать их инспекциям назойливых чиновников: «Академик Вавилов постоянно и публично заявляет, что всякая проверка работы высококвалифицированных научных работников является попросту оскорбительной и “лично для него неприемлемой”». Это было «сопротивление» – часть классовой борьбы. Ее целью было защитить «старых ученых» и сдержать новую партийную прослойку выдвиженцев, которая «продолжает оставаться количественно слабой и в научном отношении молодой».

Сталин сделал пометки на полях доноса, подчеркнул карандашом обвинения во «вредительстве» и «классовой борьбе», а также слова об озабоченности по поводу проверок лабораторий и передал письмо в Политбюро.

Через несколько недель ВАСХНИЛ была реорганизована, а Вавилов понижен в должности до вице-президента. В каком-то смысле он был рад, что у него будет меньше административных обязанностей. Но уменьшилась и его научная опора – вместо ста одиннадцати научно-исследовательских институтов и трехсот опытных станций в ведении ВАСХНИЛ остались только двенадцать основных НИИ. Государство также ужесточило политический контроль над сельхозакадемией. На должности президента ВАСХНИЛ и ученого секретаря поставили не деятелей науки, а бюрократов; девять из пятидесяти академиков были ранее утверждены Академией наук, а сорок один академик – назначен Наркомземом[329].

Лысенко опять воспользовался моментом. В его речах и публикациях зазвучала острая критика генетики. Он уже год как повторял, что генетики недооценивают роль окружающей среды. Теперь он стал отвергать основной постулат генетики (гены передаются без изменений от одного поколения к другому) ради своей собственной теории: генетическое строение организма подвержено постоянным изменениям под влиянием окружающей среды. По сути, он теперь поддерживал старые идеи XIX века, идеи Ламарка о наследовании приобретенных признаков. И это оказалось вполне политически допустимо, поскольку Сталин уже давно был убежденным сторонником теории Ламарка[330].

В поддержку неоламаркистского подхода Лысенко и Презент опубликовали совместную работу о разведении растений на основе новой теории о том, что однолетние растения развиваются стадийно, эти стадии последовательно сменяют друг друга и каждой из них требуются свои особенные внешние условия. Предыдущая публикация Лысенко на тему «теории стадийного развития» содержала рациональные элементы и получила одобрение многих ученых[331]. Но Лысенко развил свою теорию, утверждая, что, изменяя условия (температуру и воздействие света) на конкретных стадиях, можно изменить генетическое строение семян и всего за одно поколение превратить позднеспелые сорта в скороспелые, и наоборот. Используя теплицы для ускорения роста, за год, по его словам, можно достичь четвертого поколения таких растений. Согласно Лысенко, семеноводам оставалось только отобрать среди потомства то растение, которое созрело раньше других, а все остальные выбросить.

Предложения Лысенко звучали как бессмыслица для генетиков, которые наблюдали, как расщеплялись доминантные и рецессивные гены растений при скрещивании. Согласно законам Менделя, ситуация гораздо сложнее. Стабильные (нерасщепляющиеся) скороспелые сорта появляются только через несколько поколений. Тем не менее Вавилов воздержался от прямой критики, сделав скидку на то, что он охарактеризовал как «психологическая» ситуация в Одессе, и на «нервозность» Лысенко. Нелегко было найти способ противостоять энтузиазму молодости[332].

Но и у Вавилова запас терпения подходил к концу. Теперь Лысенко уверился в том, что из года в год все сорта растений деградируют и что способ остановить вырождение и обновить сорта – это внутрисортовое или межсортовое скрещивание – перекрестное опыление. Эта идея, как указал Вавилов, шла вразрез со всеми нормами традиционного семеноводства. Если семеновод вывел хороший сорт, то ему меньше всего хотелось разрушить генофонд смешением с другим сортом при переопылении. Семеноводческие хозяйства не зря хранили свои элитные сорта отдельно. Но Лысенко просто декларировал, абсолютно бездоказательно, что его идея правильна, а все остальные непригодны[333].

Своей демагогией он полностью отвергал весь опыт отцов-основателей генетики – англичанина Уильяма Бэтсона и американца Томаса Ханта Моргана. Но Лысенко нуждался в авторитетной личности, чье имя придало бы вес его новым методам. Он ухватился за «богатейшее научное наследство И. В. Мичурина, величайшего генетика», чью важную работу якобы упустили из виду. Вместо того чтобы «освоить» мичуринское наследство, возмущался Лысенко, растениеводы интересовались только «тем, сколько прочтено иностранных книжек»[334].

Правительство приняло сторону Лысенко. Вячеслав Молотов, бывший в то время председателем Совета народных комиссаров СССР, то есть формальным главой правительства, открыто раскритиковал Вавилова за растрату государственных средств в экспедициях: «…От того, что эта коллекция [мировая коллекция семян. – П. П.] хранится в шкафах института, практикам… не легче». Молотов, напротив, высоко оценил «блестящую» работу Лысенко. «Не странен ли тот факт, – писал он в передовой статье главного журнала, посвященного земледелию, – что ряд ученых еще не оказывает необходимой активной поддержки… Лысенко?»