Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [69]

.

Ответа на это приглашение не сохранилось. Но летом Лысенко посетил Кубанскую опытную станцию ВИР в сезон цветения льна, когда можно подсчитать соотношение белых и синих цветков и убедиться, соответствует ли подсчет соотношению три к одному, установленному Менделем. По воспоминаниям одного из сотрудников, Лысенко сопровождал «“какой-то юркий молодой человек”. Вавилов сказал:

– Ну, вот, Трофим Денисович, смотрите, подсчитывайте – в общем, везде три к одному получается. В первом поколении, видите, нет расщепления, а во втором везде получается три к одному (на 3 доминантные окраски цветка – одна рецессивная, белая. – В. Е.[316]). Вот смотрите цифры.

Лысенко смотрит цифры.

– Дайте я сам подсчитаю».

Николай Иванович попросил сотрудника принести им скамеечку:

«Лысенко садится считать. Подсчитал одну комбинацию, вторую, третью – действительно, получаются цифры, очень близкие 3:1. Он встал и с недовольным видом сказал: “Ну, это частный случай, а Ваш Мендель и Вы с ним возвели это в общий закон”. Затем повернулся к своему спутнику: “Пошли”.

Так закончился этот спор»[317].

Иногда Вавилов не мог скрыть, как его удручала невыносимая глупость. Однажды в Детском Селе он очень взволнованно заговорил о необоснованных рассуждениях Лысенко и назвал лысенковцев «фокусниками»: «Много необычных фактов появляется теперь неожиданно, которые раньше были неизвестны, может быть, просто не замечались. В чем дело? Где искать объяснение неожиданным изменениям, которые не могут быть объяснены с помощью современных генетических теорий? ‹…› …Наши фокусники… не принимают во внимание весь долголетний опыт мировой науки, не хотят знакомиться с мнением других исследователей, они хотят жить – в чем мать родила». А потом добавил: «И гений не в состоянии разобраться в сложных вопросах, если он невежда»[318].

Николай Иванович уже осознал, что его Институт оказался в круговой осаде. Но он был мало готов к тому остервенению, с которым настойчивая команда, Лысенко и Презент, будут нападать на генетику и на него лично.

Глава 21 Лысенко атакует

Браво, товарищ Лысенко, браво![319]

И. В. СТАЛИН (13 ФЕВРАЛЯ 1935 ГОДА)

Удостоив Лысенко похвалы в переполненном зале заседаний Большого Кремлевского дворца перед делегатами от колхозного крестьянства и полеводами, Сталин обозначил новую, разрушительную эпоху в истории советской биологии. Торжествующий Лысенко не замедлил заявить о серии новых достижений в растениеводстве. Каждое очередное открытие было сомнительнее предыдущего, но было тщательно оформлено как научная работа, неразрывно связанная с практикой и подчеркнуто соответствующая сталинскому требованию быстрых результатов.

Вместе с лидером поддержали лысенкоизм и руководители сельского хозяйства. Нарком Яковлев превозносил Лысенко, говоря, что тот «практик, открывший своей яровизацией растений новую главу в жизни сельскохозяйственной науки, к голосу которого теперь прислушивается весь агрономический мир не только у нас, но и за границей…» и что такие люди, как Лысенко, «станут костяком настоящего большевистского аппарата»[320].

Вавилов вначале никак не проявлял своего отношения. Не в его характере было обострять ситуацию научной перепалкой, но даже если бы он захотел, ставки были уже гораздо выше. Критиковать притязания Лысенко во время падения советского сельхозпроизводства для генетика было в лучшем случае непатриотично, а в худшем – тянуло на экономический саботаж. Лысенко же подливал масла в огонь подозрительности. Его речи были постоянно полны ссылок на происки «буржуазных ученых», «саботажников» и «классовых врагов».

В речи Лысенко в Кремле перед колхозниками-ударниками больше всего аплодисментов и восклицание Сталина заслужила не новость о достижениях в производстве продовольственных культур, а выпад против буржуазной науки. «Основное содержание буржуазной науки заключается в наблюдении и объяснении явлений», – сказал он, тогда как социалистическая наука была «направлена на то, чтобы переделывать животный и растительный мир на пользу социалистического строительства»[321].

Лысенко был зажигательным оратором, который знал аудиторию. «Товарищи, ведь вредители-кулаки встречаются не только в вашей колхозной жизни. ‹…› …Не менее опасны они, не менее они закляты и для науки. ‹…› Товарищи, разве не было и нет классовой борьбы на фронте яровизации? ‹…› Было такое дело… вместо того, чтобы помогать колхозникам, – делали вредительское дело. И в ученом мире, и не в ученом мире, а классовый враг – всегда враг, ученый он или нет».

Речи для Лысенко писал его язвительный политический опекун Исаак Презент, но зачитывал их Лысенко мастерски. Он отлично знал, когда и чем захватить внимание Сталина. Решение проблем советского народного хозяйства обеспечат колхозный строй и «массы колхозников», а не «некоторые профессора», уверял Лысенко. Практические решения, такие как его собственная яровизация, и инициатива обычных, плохо образованных колхозников, таких как он сам, даст колхозному крестьянству шанс проявить себя. Извиняясь за недостаток знаний, Лысенко завершил выступление в Кремле, подчеркнув разницу между самим собой и учеными-теоретиками. Он не писатель, он не оратор, заявил он скромно: «…я только яровизатор». Именно в этот момент Сталин вскочил с места и выкрикнул свое одобрение, а кремлевская аудитория разразилась бурными аплодисментами.