Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [68]
В этот период, когда над Вавиловым и его наукой сгущалась тьма, произошло одно радостное событие. Летом 1933 года в Институт генетики Академии наук в Ленинграде, в котором Вавилов был директором, приехал работать Герман Мёллер. После того, как Вавилову не удалось убедить вернуться Добржанского, ему было особенно отрадно приветствовать здесь своего друга из Техасского университета[307].
Прибытие Мёллера на вокзал было на редкость оптимистичным зрелищем. Он привез с собой больше лабораторного оборудования и личного багажа, чем в те дни мог вообразить себе ученый в стране Советов. Для полной уверенности, что сможет сразу же приступить к изучению дрозофил, Мёллер захватил с собой десять тысяч стеклянных пробирок, тысячу колб, два микроскопа, чемодан с пробирками с мушками-дрозофилами и оборудование для приготовления корма. Отдельным багажом он прислал свой восьмицилиндровый автомобиль «Форд» модели 1932 года, два велосипеда и чемоданы одежды, книг, домашней утвари и оттисков научных статей. С Мёллером также приехали его жена и лаборант Карлос Офферман[308]. Это было примером «свойственной предприимчивым янки энергии», которая восхитила Вавилова в Америке и была недоступна советским ученым.
Вавилов организовал избрание Мёллера в члены-корреспонденты Академии наук СССР. Можно только гадать, что про весь этот американский размах думали партийные товарищи. Советская пресса встретила Мёллера на ура, ведь он был известным социалистом и резко критиковал американский капитализм. А он в свою очередь объехал много городов, выступая там с речами, и писал статьи для советской печати, восхваляя дружелюбие советских людей и социалистические нововведения работников колхозов[309].
Прибытие Мёллера несло определенный риск лично для Вавилова, и он это понимал. Мёллер заигрывал с евгеникой, а одним из основных аргументов против менделизма и генетики у советских идеологов было то, что ими пользовалось евгеническое движение. Мёллер, как и большинство генетиков, считал, что общественное положение и личный успех в жизни в большей степени зависят от социальных условий, чем от набора генов. Он был яростным противником политики стерилизации в США и ужасных преследований евреев и меньшинств в гитлеровской Германии[310]. Но он выдвинул спорное предложение, согласно которому сперму выдающихся мужчин необходимо замораживать и сохранять для будущего использования в добровольной евгенической программе. В дальнейшем, когда об этом доложат Сталину, предложение Мёллера обернется неприятностями и еще больше усложнит жизнь Вавилову.
А пока что приезд Мёллера укрепил международный престиж Вавилова среди коллег-генетиков. Раиса Берг, работавшая у Мёллера лаборантом, вспоминала: «Я явилась к Мёллеру ни жива ни мертва от благоговения перед великим первооткрывателем законов природы»[311].
Увы, подобных счастливых событий было мало. Вскоре после приезда Мёллера из-за нападок выдвиженцев Вавилов был вынужден обратиться в партком отделения Института в Детском Селе. «Я указывал на гипертрофию недоверия к специалистам, на гипертрофию подозрительности, которая грозит уходом из Детского Села крупнейших работников», – писал он[312]. Вавилов призывал: «Словом, товарищи, дело неблагополучно, и я еще раз повторяю, что и коллектив, и дирекция должны сделать серьезный поворот к созданию атмосферы доверия, доброжелательности, чуткого товарищеского отношения не на словах, а на деле, чтобы это определенно почувствовалось в самое короткое время, чтобы не поставить нас перед лицом еще больших затруднений». Идеологи в очередной раз пытались децентрализовать структуру Института и придать больше автономии периферийным станциям, и Вавилову вновь удалось сохранить устойчивость работы.
Но вслед за этим правительство нанесло еще более сокрушительный личный удар. В 1934 году Вавилов планировал отметить десятилетие организации Всесоюзного института растениеводства и сорокалетие Бюро прикладной ботаники, которым руководил еще Роберт Регель, наставник Вавилова. 1934 год был также двадцать пятым годом научной деятельности самого академика Н. И. Вавилова. В подготовку юбилейных мероприятий, назначенных на 26 февраля 1935 года, включился весь коллектив Института. В Ленинграде ждали многочисленных гостей, в том числе из-за рубежа. Институт уже получил поздравительные телеграммы от министерств земледелия США, Турции, Финляндии, Польши, Болгарии и прочих стран. И неожиданно за четыре дня до торжественного события, когда ВИР уже был украшен к празднованию, Наркомат земледелия СССР отменил юбилей[313].
Вавилов был оскорблен и унижен. Его огорчение и негодование выражены в письме заведующему сельхозотделом ЦК ВКП(б). Внезапная отмена юбилея «произвела на большой коллектив Института… удручающее впечатление как бы выражения вотума недоверия… ‹…› У руководящего персонала института этот факт, естественно, вызывает сомнение в том, пригоден ли он для руководства»[314]. Ему не ответили.
Однако Вавилов не собирался сдаваться. Еще летом 1934 года он пригласил Лысенко приехать в Ленинград и на опытные поля в Детском Селе. Вавилов предлагал: «…раза два-три в год выбрали бы у себя хоть по недельке на каждый раз времени для того, чтобы приехать к нам в Ленинград, посмотреть, что мы тут делаем, и помочь, особенно молодым работникам, скорее и лучше выполнять те работы по яровизации, которые у нас проводятся в довольно крупных масштабах»
