Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [64]
Он одобрительно отозвался о лысенковском методе «преобразования озимых сортов в яровые, поздних сортов в ранние». Важно отметить, что Вавилов не предлагал широко использовать этот метод в сельском хозяйстве. Скорее, он замечал, что этот метод открывал «огромные возможности для селекционеров и генетиков при выведении новых сортов»[279]. Говоря о собственной грандиозной мечте, он призвал к тесному международному сотрудничеству и «удалению барьеров, препятствующих исследованию в наиболее замечательных районах мира», где находятся «большие ресурсы диких видов» возделываемых растений. «Мы только начинаем работу в этом направлении, – заключил он. – Работы достаточно для всех нас»[280].
После конференции он вылетел сначала на север, в Канаду, а затем на юг, в Мексику и Южную Америку. В Канаде он собрал устойчивые к ржавчине скороспелые сорта пшеницы, которые будут «чрезвычайно интересны» для России.
Он добрался до Южной Америки в ноябре, то есть весной, к моменту цветения картофеля, «когда особенно легко различимы сорта». Он сделал вывод, что многочисленные местные сорта можно разделить на сотни различных форм: «Невежество наше о картофеле Андов поражающее. ‹…› До черта видов дикого, культурный в таком виде, что хотя я и видел “пекла творения”, но такового еще не видел», – сообщил он в свой Институт[281].
«Собираю все. ‹…› Беру все что можно. Пригодится. Советской стране все нужно. Она должна знать все, чтобы мир и себя на дорогу вывести. Выведем!»[282]
Оказавшись вдали от удушающей атмосферы Москвы и Ленинграда, Николай Иванович обрел свой прежний оптимизм. Он писал, что работа Института «издали еще яснее». «Мир баламутим. И к сути дела пробираемся. Институтское дело большое – и всесоюзное, и всемирное. ‹…› Будем в растениеводстве продолжать начатую революцию». В настоящее время Советский Союз лидирует в мире, писал он: «…Министерство земледелия США отправило две экспедиции по нашим следам в поисках материала для практической селекции по картофелю. То же сделано в 1930 г. министерством земледелия Германии…»[283]
Из Перу Вавилов отправил восемь посылок по пять килограммов с перуанскими эндемами. «Не могу не посылать, – написал он, определенно счастливый от того, что снова идет по пути открытий. – Завтра буду на границе Боливии. ‹…› В Кордильерах… а через месяц в Аргентине и Бразилии буду изучать будущее мирового земледелия. Тороплюсь»[284].
В Боливии он собрал семена хинного дерева, представлявшего для Москвы огромный стратегический интерес. Из коры хинного дерева извлекается хинин, лекарство от малярии. Ради того, чтобы найти эти семена, Вавилов добрался до суровых восточных склонов Анд, вдали от городов и даже от небольших деревень. Посланные им домой семена легли в основу плантаций хинного дерева на Черноморском побережье.
В Аргентине он собрал «полный набор селекционных сортов зерновых культур, все лучшие селекционные сорта по льну, кукурузе, пшенице, выведенные за последние годы». Перевес багажа из Аргентины не ограничился парой килограммов. Вавилов отправил в Советский Союз почти семь тонн материала[285].
Кульминацией его последней исследовательской экспедиции была Бразилия. Он писал: «Перед нами огромная страна, занимающая три четверти континента Южной Америки, страна, по размеру превышающая Австралию, США и равная двум пятым всей Европы»[286]. Он пролетел на аэроплане над прериями, лесом и джунглями. Он посетил густые тропические леса Мату-Гросу, где «дождь идет каждый день и по нескольку раз в день». Он в шутку посоветовал коллегам брать в тропический лес зонтики – хорошая шутка и хорошая мысль. Он пробрался на пароходе в глубь Амазонки. На него произвел впечатление Биологический институт в Сан-Паулу, который сохранил нетронутым в заповеднике типичный девственный тропический лес. Он описал цикад, колибри и «огромных изумительно красивых голубых перламутровых бабочек», птиц, попугаев, а иногда и рев ягуаров. «…Каждый натуралист должен побывать в тропиках, чтобы хоть один раз ощутить все буйное развитие жизни, всю гамму красок животного и растительного мира, все сложные переходы от живого к неживому, от эпифитов к паразитам, чтобы почувствовать созидательную силу жизни»[287].
Изучая одну за другой экзотическую растительность, Вавилов вел походный дневник. Добравшись до плантаций каучукового дерева в Пернамбуку на восточном побережье Бразилии, он описал группу «деревьев-богатырей в четыре охвата». Он также зафиксировал в дневнике меню прощального обеда на Амазонке: вареный аллигатор «вроде рыбного студня с хрящом», затем жареная желтая обезьяна «своеобразного, но не очень приятного вкуса», красная змея – «консистенция вроде сосиски, но плотной» и жареные попугаи «довольно приятного вкуса»
