Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [63]

.

Все было гораздо хуже, чем представлял себе Вавилов. Лысенко воспользуется отсутствием Николая Ивановича, чтобы подготовить его устранение.

Глава 19 Последняя экспедиция

В конце лета 1932 года Николай Иванович отправился в последнюю зарубежную экспедицию – в Центральную и Южную Америку. После этой поездки его больше никогда не выпустят из Советского Союза. В свои сорок пять он был столь же полон энергии, любознательности и предприимчивости, как и в первое путешествие на Памир в 1916 году. Но над возможностями для новых экспедиций за растениями, над надеждой воплотить научные мечты в жизнь уже нависла черная тень сталинизма.

В начале 1930-х годов ЦК партии взял науку под полный контроль. Это означало, что любой запрос государственных средств для вавиловских экспедиций рассматривался в верхах, где верноподданные Сталина, прежде чем вынести решение, в обязательном порядке совещались с органами госбезопасности. Поэтому когда в начале 1932 года Николай Иванович подал заявку на расходы по предстоящей экспедиции в Северную и Южную Америку, ЦК переправил его запрос в ЭКУ ОГПУ на экспертную оценку. Это было то самое управление, которое собирало тайное досье на Вавилова. Безликие прислужники холодным и категоричным тоном рекомендовали отказать в поездке.

«Всесоюзным Институтом Растениеводства (ВИР), директором коего является ВАВИЛОВ, в течение целого ряда лет с 1924 г. посылалось большое количество экспедиций в различные части света, в том числе – Америку, и собрана мировая коллекция семян и растений.

Собранные материалы до сих пор не изучены, почти никаких практических выводов и достижений в хозяйство не передано, дальше стен ВИР’а работа не пошла.

‹…›

… ОГПУ считает нецелесообразным организацию какой бы то ни было ботанической экспедиции в Америку»[273].

И хотя и в этот раз Николай Иванович настоял на своем и необходимые средства были выданы, он знал, что это может стать его последней экспедицией. «Хочу взять на этот раз из Америки тьму, так как вряд ли поеду еще»[274], – писал он Леночке, сидя в каюте парохода «Европа», готового к отплытию из порта Бремена.

В этой поездке возникли проблемы не только с деньгами. На редкость трудно оказалось получить американскую визу на конгресс в Итаке. Американский консул в Берлине не хотел давать визу Вавилову, как члену ЦИК СССР, спутав это с членством в Коминтерне, международном Коммунистическом интернационале, чьи деятели выполняли политические поручения за рубежом. Русская эмигрантская пресса писала о предыдущих экспедициях Вавилова как о политически инспирированных, вплоть до того, что его называли советским агентом, который пытался сманить лучшие мозги обратно в Россию или украсть их лучшие идеи. Американский консул воспринял эти слова всерьез. Хотя у Вавилова имелось официальное приглашение на конгресс и он должен был быть его вице-президентом (а руководить конгрессом – Томас Хант Морган), в консульстве «полтора часа вели допрос». «Говорил откровенно и этим тоже смутил [консула. – П. П.], ибо явно, что персона сочувствующая», – писал Николай Иванович Леночке. Но зато «имею визы в страны для меня самые важные: Перу и Боливию. ‹…› Теперь надо еще Аргентину и Бразилию, да Тринидад. Вот и главное. ‹…› Теперь главное Индия и Китай. И вот и все, весь мир»[275].

Однако получить визы в Южную Америку оказалось совсем не просто. Консульства требовали документацию, подтверждающую, что Вавилов не связан с анархистами. В Чили его на короткое время арестовали, а его лекцию о советском сельском хозяйстве в университете Сантьяго в последний момент отменили – университетское начальство испугалось наплыва желающих ее послушать. Повторное появление Вавилова в Мексике повлекло новые публикации в местной прессе о «расхищении большевиками национальных богатств». И все же ему удалось прочитать в США девять лекций, не считая докладов в Итаке. Также он прочитал лекцию в Бразилии и написал статью для газеты в Чили – всюду пропагандируя идею использовать мировое генетическое разнообразие для улучшения урожаев продовольственных культур.

Хотя в Москве над ним уже сгущались тучи, Вавилов в очередной раз проявил себя как достойный восхищения посол советской науки. Конгресс в Итаке превзошел все ожидания. В нем участвовали все крупнейшие генетики того времени. Здесь были Томас Хант Морган, Герман Джозеф Мёллер и остальные исследователи из «мушиной» лаборатории Моргана. Из Германии приехали Рихард Гольдшмидт и с ним еще ряд молодых ученых. От Англии были Д. Б. С. Холдейн, Сирил Дарлингтон и Рональд Эйлмер Фишер, из Франции прибыл Роже де Вильморен, а из Дании, Бельгии, Швейцарии, Испании, Италии, Канады и Польши – многие другие светила науки. Присутствовал здесь и друг Вавилова доктор С. К. Харланд, хлопковод-генетик из Тринидада. На выставке было представлено четыреста разделов и имелось шестьсот микроскопов для демонстрации препаратов.

Вавилов в докладе рассказал, что его Институт и опытные станции по всей России проводят экспериментальные исследования «более 300 различных культивируемых видов»[276]. В экспедициях было собрано «не менее 300 тыс. образцов»; «маленькая Абиссиния содержит более чем половину видового разнообразия культурных пшениц, имеющихся в мире»