Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [53]

Вавилов cделал уверенный вывод о «…совершенно уникальном составе культурных растений, об оригинальных агротехнических навыках, о полной самостоятельности древнего восточно-азиатского земледельческого очага, построившего свое сельское хозяйство на самостоятельных видах и родах растений. ‹…› Богатая флора Китая, еще мало изученная, известная только по фрагментам европейских и американских путешественников, несомненно, таит огромные ценности. ‹…› Впереди огромная работа по подробному изучению растительных ресурсов Китая и по синтезу знаний об этих ресурсах. ‹…›»[212].

В отсутствие Вавилова назревали проблемы. Сталинский «великий перелом» ускоренным темпом шагал вперед на культурном фронте. К получению высшего образования привлекали студентов с благонадежной пролетарской родословной. В конце июня 1929 года партия начала «чистку» Академии наук СССР от «чуждого и антисоветского элемента»[213]. Специально для проведения «чистки» была создана комиссия, чей состав отражал поставленную перед ней задачу. В правительственную комиссию НК РКИ СССР (Наркомата рабоче-крестьянской инспекции) по проверке аппарата Академии наук включили одного ученого, директора Сейсмологического института. В нее также вошли смотритель зданий Академии, трое рабочих с основных ленинградских заводов, еще два человека от научной общественности и двое представителей ОГПУ, сталинской охранки, преемницы ЧК.

Более семисот сотрудников Академии, в основном специалисты гуманитарных дисциплин, оказались уволены по причине дворянского или буржуазного происхождения. В октябре еще одна правительственная комиссия – Следственная – начала аресты членов Академии наук. Ученым-историкам инкриминировалось участие в несуществующем «монархическом заговоре» под названием «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России». Одним из их «преступлений» было хранение в архивах Академии наук актов отречения от престола императора Николая II и его брата, великого князя Михаила Александровича[214].

Сталин призвал к «решительному наступлению социализма на капиталистические элементы города и деревни», особенно на кулаков, наиболее зажиточных и преуспевающих крестьян, крестьянскую буржуазию. Это наступление должно было привести к «ликвидации кулачества как класса». Оно состояло из массовых арестов и депортации от пяти до шести миллионов человек, или четырех процентов крестьянских хозяйств. Любое критическое высказывание или просто молчание в адрес сталинской аграрной политики считалось поводом для увольнения, ареста или расстрела. Сталин обещал, что если создание коллективных хозяйств – совхозов, в которых концентрировались основные сельхозпроизводства, например сахарная промышленность, и колхозов – «…пойдет усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире»[215].

Среди жертв «чистки» были и ученые-аграрники. Первым стал Алексей Григорьевич Дояренко, пятидесятишестилетний профессор, работавший в Петровской сельскохозяйственной академии, вавиловской альма-матер. Его арестовали за «саботаж». Дояренко не разделял оптимизма Вавилова по поводу перспектив развития советского сельского хозяйства при новой политике Сталина. В результате ускоренной индустриализации советская власть столкнулась с огромными трудностями в обеспечении продовольствием внезапно выросшего городского рабочего населения. Пять миллионов гектаров озимой пшеницы погибли в тяжелую зиму 1927–1928 годов, в основном на Украине, а затем последовал еще более скудный урожай 1928–1929 годов, когда погибли семь миллионов гектаров озимой пшеницы. Советское правительство лихорадочно искало быстрое решение продовольственного кризиса. Дояренко опасался (и, как оказалось, не зря), что энтузиазм Вавилова неуместен; его селекционеры не смогут оправдать сталинских ожиданий, и Сталин их же обвинит в провале коллективизации. В аресте и последующей ссылке Дояренко проявилась вся лютость нападения на старшее поколение ученых. Сотруднику Дояренко, который подпевал хору на похоронах его жены, пригрозили увольнением из «Петровки» за религиозность. Его попытка оправдаться тем, что он увлекался музыкой, а не религией, его не спасла[216].

Между тем пресса продолжала благосклонно освещать деятельность Лысенко. Летом 1930 года он заявил, что смог преодолеть большое препятствие, возникавшее в процессе яровизации. Сложность заключалась в том, что частично проросшие семена могли заплесневеть до посева. Лысенко утверждал, что проблема решалась просушкой зерна после первичного увлажнения. При содержании воды ниже тридцати процентов семена не заплесневеют. Это заявление оказалось безосновательным.

К этому времени Вавилов уже с гораздо меньшим оптимизмом воспринимал измышления Лысенко, но его реакция была взвешенной. Он всеми силами старался избежать конфронтации. Краткосрочных решений проблемы гибели озимой пшеницы нет, предостерегал Вавилов. «Необходимо не закрывать глаза на те большие трудности, на тот огромный объем работы, которые только и могут привести к кардинальному решению важнейших практических задач, которые ставит жизнь, которые поставило бедствие нынешнего года»