Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [49]

Осенью 1927 года Николай Иванович впервые вкусил горечь надвигавшихся столкновений между «буржуазными специалистами» и новыми научными кадрами – выпускниками партакадемий, которых станет представлять Лысенко. Грандиозная вавиловская программа использования мировой коллекции семян встречала сопротивление, особенно вне Ленинграда, на селекционных станциях отдаленных республик. Селекционеры сахарной свеклы на Украине, где работал Лысенко, критиковали вавиловский проект. В институте некоторые молодые кадры упрекали директора, что он слишком много времени проводит в экспедициях в научном поиске центров происхождения сельскохозяйственных культур и заполнении таксономических пропусков в своем законе гомологических рядов. Другие хотели, чтобы он больше времени уделял поискам «чудо-растений» для производства парфюмерии и резины, которые могли бы обогатить страну. Пока он был в Африке, президиум Института, руководящий орган в составе почти двадцати ученых, вынес и опубликовал в прессе официальный выговор, обвинив Вавилова в недостаточном внимании к научно-организационной работе или, возможно, в нежелании ее организовать. Вавилов писал многочисленные письма в защиту Института и собственной работы как директора, но их ни разу не опубликовали.

Критика застигла его врасплох, и он оказался на удивление уязвим к ней. Возможно, это совпало с моментом истинного счастья, которое он нашел с Еленой. Может быть, он задумывался о будущем и вместо социалистического рая для науки предвидел одни неприятности. Через год ему предстоял удар – смерть отца.

Николай Иванович встречался с отцом в его изгнании как минимум один раз, в Берлине в 1927 году. Он пробовал подыскать ему работу дома в России. В 1922 году в письме коллеге-агроному Николаю Максимовичу Тулайкову Вавилов просил помочь с оформлением визы для отца. Тулайков в то время находился в поездке по Америке и должен был возвращаться через Лондон. «Обращаюсь к Вам с большой просьбой, которую, если можно будет, выполните, – начинал письмо Вавилов. – Дело в следующем: мой отец, Иван Ильич Вавилов, эмигрировал в 1918 году из России… ‹…› Ему сейчас 62 года, находится он в Болгарии… и спит и видит, как бы вернуться обратно. Но вернуться сейчас не очень просто, трудно получить визу, и, если Вы будете в Лондоне, покорнейшая просьба к Вам помочь ему в получении визы на въезд в Россию. Человек он беспартийный, и я вполне ручаюсь за его полную лояльность. ‹…› Найти работу за границей на седьмом десятке лет, без знания языков – дело очень трудное, и самое лучшее – вернуться ему в Россию, где он, как человек предприимчивый, способный, с большим промышленным навыком, мог бы быть еще полезен»[201].

Следующим летом Иван Ильич вернулся на родину. Он был обедневший, измученный и больной. Его деловые начинания в Болгарии провалились. Спустя несколько недель он умер и был похоронен на кладбище Александро-Невской лавры в Ленинграде. Единственную запись об этом печальном событии сделал племянник Николая Ивановича Александр Ипатьев, сын Александры, старшей сестры Николая. Он писал, что все близкие ему взрослые поехали в Ленинград – Александра, Сергей Иванович и бабушка (Александра Михайловна). «Николай Иванович был в то время в Ленинграде. Дней через десять они вернулись с фотографиями похорон дедушки и его вещами, из которых мне достались костюм, серая шляпа и галстук. Это был мой первый европейский костюм, которым я весьма гордился, хотя висел он на мне мешком. Попал ко мне и исполинский дедов чемодан, с которым, по семейным преданиям, ездил он еще до революции на Нижегородскую ярмарку»[202]. Мы не знаем, оставил ли Николай Иванович какие-либо записи, связанные с потерей отца; если и да, то они не уцелели.

В ответ на критику Николай Иванович решил уйти в отставку с поста директора Института и сосредоточиться на научной работе, чтобы избежать дальнейших «дисгармоний» с оппонентами. В конце ноября он сообщил о своем решении Н. П. Горбунову. Неясно, рассчитывал ли он получить официальную поддержку и этим унять нападки критиков, или действительно был намерен уйти. Вавилов так объяснил свое решение: «По-видимому, ряд представителей республик понимают свои функции главным образом как прокуроров в суде над Институтом. ‹…› По моим представлениям, настоящее чуткое научно-исследовательское учреждение должно идти на несколько лет впереди жизни, а не тащиться в хвосте ее или пытаться непременно попасть в унисон каждой злобе дня: сегодня мочалкам из люфы, завтра парфюмерным растениям, послезавтра каучуконосам и т. д. ‹…› Думаю, что в первую очередь нужно искать новые сорта по важнейшим существующим культурам, новые виды по важнейшим уже возделываемым родам растений. ‹…›

Я никогда не стремился к административным достижениям[203] и считаю себя больше на месте в лаборатории, на поле и в кабинете, и в качестве научного руководителя. Всесоюзный институт представляет слишком громоздкое учреждение для того, чтобы в нем, ведя одновременно глубокую научную работу, заниматься организацией в той сложной обстановке, которую мы сейчас переживаем… За мной имеется огромное число недоимок, чуть не 10 книг, которые мне нужно закончить в ближайшие годы…»