Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [35]
Вавилов постоянно сталкивался с бытовыми преимуществами условий работы американских исследователей, но нет никаких свидетельств того, что у него была мысль покинуть Россию, как поступили несколько его коллег. Напротив, он щедро раздавал американским исследователям приглашения присоединиться к нему в Петрограде. Познакомившись с Германом Мёллером, генетиком-социалистом, который работал вместе с Морганом и позже стал лауреатом Нобелевской премии за работу в области радиации и мутаций, Вавилов пригласил его приехать поработать в Россию. Мёллер приехал через год: первый раз ненадолго, а затем на более продолжительный срок в 1930-х годах.
Несмотря на всю скудость своих ресурсов, Николай Иванович открыл Нью-Йоркское отделение петроградского Бюро прикладной ботаники и селекции. Оно помещалось в однокомнатной конторе по адресу: 136 Liberty Street, в финансовом квартале Манхэттена. А затем, вполне в духе ленинского НЭПа, основал акционерное общество для контактов и связей: корпорация называлась «Общество поощрения Американско-русского земледелия» и находилась на Пятой авеню. Акционерами стали двое американцев и трое русских: Вавилов, бывший муж его сестры Макаров и А. А. Ячевский. В уставе общества говорилось, что новая фирма будет «содействовать общим интересам американского и российского сельского хозяйства», «изучать методы земледелия», «распространять знания о лучших способах усовершенствования сельской жизни» и «разработает систему наибольшей экономии в обработке и маркетинге» сортов продовольственных культур в обеих странах[153]. Можно себе представить реакцию товарищей в Комиссариате земледелия в Москве, если бы они узнали, что их специальный посланник проявил такую капиталистическую инициативу.
И куда бы он ни ехал, он делал закупки семян. Менее чем за месяц Николай Иванович приобрел 6224 пакета семян у двадцати шести различных американских семенных компаний. Самым многообещающим приобретением, наверное, можно считать местное кукурузное зерно из индейской резервации. По словам агента Бюро по делам индейцев США, оно подходило для выращивания на севере штата Висконсин, где вегетационный период настолько короток, что другие сорта обычно не вызревают[154]. Вавилов рассчитывал, что эти семена будут расти в северной полосе России. Он убедил «Американскую администрацию помощи» отправить две тонны семенного материала в Ригу, вместе с остальными регулярными поставками продовольствия. Вавилов вернулся в Россию в феврале 1922 года. На следующий год он был награжден за отлично проделанную работу избранием членом-корреспондентом Российской академии наук – это был первый шаг к полноправному членству в РАН. Ему было тридцать пять лет.
Из официальных отчетов советскому правительству следует, что Николай Иванович привез в Россию впечатляющий багаж: шестьдесят один ящик с семенами. Эти семена были знакомы каждому садовнику в Америке, который проводит зиму, листая каталоги семян. Здесь были невиданные ранее в России фрукты и овощи – богатый ассортимент перспективных дополнений к скромной русской диете. Они пришли из питомника Лютера Бёрбанка в Санта-Розе.
Лютер Бёрбанк, подобно россиянину Ивану Мичурину, был селекционером старой школы. Он создавал новые сорта интуитивно, не ориентируясь ни на их генетическое строение, ни на строго научные законы, например законы Менделя. Бёрбанк был скорее плодоводом-художником, нежели ученым. У него с молодости имелся талант к отбору лучших сортов растений. Родившийся в 1849 году, за десять лет до дарвиновского «Происхождения видов», Бёрбанк был знаком с работами Дарвина, но не впитал труды Менделя, которые были переоткрыты слишком поздно. Во всяком случае в вопросах теории он оставался убежденным ламаркистом, веря в наследование приобретенных признаков. Сегодня он известен не только сортом картофеля «Бёрбанк»; с его именем связано много разнообразных фруктов, видов ягод, ананасов, грецких орехов и миндаля. Ему ставится в заслугу выведение шестидесяти сортов слив.
Николай Иванович знал, что Бёрбанк, как и Мичурин, не любит посетителей, являвшихся без предупреждения, поэтому заранее обратился к нему с письмом и в ответ получил приглашение в гости к выдающемуся плодоводу.
Жилье Бёрбанка было классической американской мечтой: небольшой домик с увитыми плющом белыми стенами за низким деревянным заборчиком. Гектар земли занимал сад. Вывеска на калитке служила охраной. Она гласила: «Мистер Бёрбанк занят не менее, чем министры Вашингтона, и поэтому почтительнейше просит публику не беспокоить его посещениями». Если это не действовало, грозная дама-секретарь давала от ворот поворот всем нежданным гостям, сообщая им, что мистер Бёрбанк весьма и весьма занят. Но агроном из России оказался желанным гостем, и ему позволили прибыть с визитом на несколько часов.
Во время прогулки по чудесному саду Бёрбанка Николай Иванович подивился огромному кактусу без колючек и вкусным плодам, которые русские с трудом могли себе вообразить. Перед ним были оригинальные астры, хризантемы, яркие поздноцветущие маки, гладиолусы, голубые розы, георгины и заросли флоксов. Среди многочисленных плодовых деревьев росли сливы и груши; здесь же были виноградные лозы и деревья гигантских грецких орехов. В этом саду-оранжерее цвели самые колоритные и лакомые экземпляры. В одном конце сада Вавилов увидел подсолнух на низком стебле с цветком, обращенным вниз, для защиты от птиц. На огородном участке он заметил ежевику без колючек и различные сорта кукурузы и сорго. Позже он писал, что «словно в сказке… оказался в саду волшебника»
