Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [34]
Другая сложность заключалась в том, как расплачиваться за семенной материал. У молодого советского государства почти не было валютных резервов. Старый царский рубль утратил покупательную способность. Новые советские рубли никто не принимал из-за дикой инфляции. В результате торговля с Россией часто осуществлялась на основе бартера, иногда в форме обмена драгоценных металлов и алмазов на товары. Официально Великобритания и США не принимали российское золото, но обе страны так стремились получить долю развивающегося советского рынка, особенно в секторе промышленного оборудования, что чиновники часто закрывали глаза на золотообменные операции. Кроме того, ряд нейтральных правительств, особенно Швеции, отмывали российское золото, переплавляя его[144].
Другим товаром, который пользовался спросом, была платина. К концу Первой мировой войны платина оказалась в дефиците. Она была особенно сильно востребована у англичан и американцев[145]. Платина требовалась для военной промышленности, для производства запалов и зарядов крупнокалиберных орудий. Она также использовалось в электрической, телефонной, телеграфной и беспроводной связи. В России платины было много. Николай Иванович отправился в Америку с золотыми рублями и слитками платины. «Выехать за границу, да еще с золотом, это такое предприятие, что мне еще самому кажется невероятным, – делится он с Леночкой. – Но попробую дерзать. Слишком много затрачено энергии»[146].
Наряду с мальчишеским задором перед предстоящей поездкой Вавилов руководствовался ее значимостью, ясной ему не только с научной точки зрения по научной линии, но и из разговоров с московскими коллегами. Он из первых рук знал о катастрофических последствиях разразившегося голода. Несколько бывших сотрудников Саратовского университета бежали от бесхлебицы. По их сообщениям, голод в Поволжье был чрезвычайно жестоким. «Неурожай хуже 1891 года, и откуда придет помощь, неизвестно», – писал Вавилов Елене. Как всегда, Николай Иванович призывал ее мужественно переносить невзгоды: «Надо быть бодрыми, спокойными, настойчивыми». Он знал, что именно тогда, когда жизнь становилась тяжелой и у многих опускались руки, Леночка нуждалась в его внутренней силе. Затем Вавилов писал, что Олег «…молодцом, очень развитой и стал еще лучше». Брат и мать жили «терпимо». Катя была «лучше саратовского (периода. – Ю. В.), но, как всегда, не может устраиваться, и наше расхождение только укрепилось»[147].
«Милая и любимая Леночка, мне хотелось бы быть с Вами в Петрограде, который я люблю больше Москвы. Мы попытаемся устроить жизнь, как хотим. Я уверен, что мы это сможем. Вы только до меня держитесь. Подбадривай всех, кто унывает. ‹…› Помогай людям, нуждающимся в помощи. Будь добра ко всем»[148].
Путешествие через Атлантику тянулось две недели. Вавилову никак не удавалось свыкнуться с качкой. Почти всю дорогу он страдал от морской болезни и все равно продолжал работать, сумев закончить английский перевод своего «Закона гомологических рядов» для английского издателя. По прибытии в Нью-Йорк сотрудник иммиграционной службы – американский вариант московского бюрократа – отказался разрешить ему въезд в страну. Каждый вновь прибывший пассажир должен был иметь при себе не менее трехсот долларов США наличными. У Вавилова при себе нашлись только золото и платина, причем на значительно большую сумму, но это оказалось неприемлемо. Со своей обычной находчивостью Вавилов дал телеграмму Николаю Павловичу Макарову, бывшему мужу его покойной сестры Лидии, который в то время жил в Нью-Йорке. Макаров встретил его у причала с тремя сотнями долларов. Это было более чем щедро, учитывая то, что Макаров в тот день снова женился. Он помог Вавилову сойти на берег вовремя, к торжеству[149].
За следующие четыре месяца Николай Иванович справился с впечатляющим списком деловых поручений. В Нью-Йорке он прочитал лекцию о новом законе наследственной изменчивости сельскохозяйственных культур. В Вашингтоне у него были встречи в «Американской администрации помощи» (АРА), которую возглавлял будущий президент США Герберт Гувер. (АРА поставляла в СССР больше продовольственной помощи, чем все остальные правительства, вместе взятые. В пик поставок организация ежедневно кормила более десяти миллионов человек[150].) В Департаменте сельского хозяйства он изучил отчеты знаменитых американских охотников за растениями Дэвида Фэйрчайлда и Франка Мейера. Вавилов пришел к выводу, что они вели свои поиски слишком беспорядочно и наудачу. «Американский опыт интродукции дает много поучительного, но совершенно ясно, что в нем отсутствовала одна основная идея, которая неизбежно должна быть главенствующей в такого рода изысканиях», – отметил он, соотнося их работу со своей концепцией центров происхождения основных культурных растений[151].
После Вашингтона Вавилов проехал Америку вдоль и поперек, посетив сельскохозяйственные опытные станции в восемнадцати штатах. То, что открывалось его глазам, вероятно, представляло разительный контраст с бедственным положением на родине. В письмах он рассказывал о знакомстве с некоторыми из лидеров американской биологии. В Нью-Йорке он посетил будущего лауреата Нобелевской премии Томаса Ханта Моргана, который заведовал легендарной лабораторией дрозофилы в Колумбийском университете. Здесь американские исследователи привели доказательства того, что гены были расположены в хромосомах «как бусы»
