Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [28]

Можно себе представить терзания Елены. Она скромно жила в Саратове с младшей сестрой и двумя младшими братьями. Спокойный прежде мир вокруг нее рушился. На ее социальный слой, то есть средний класс, сыпались удар за ударом. С начала революции цены взлетели на 900 процентов. Рубль полностью обесценился. Норму хлеба по карточкам сократили до четверти фунта. Кто мог, жил охотой в окрестных лесах. Начались эпидемии брюшного тифа, холеры, дизентерии, испанки, кори и дифтерии. Лекарства заканчивались. Пациентов в больницах не кормили. Жалованье не выдавалось. Способных к физическому труду мужчин силой сгоняли на городские окраины косить сено и рубить дрова. Вернувшиеся с фронта красноармейцы спали на улицах. Дома были выборочно «национализированы» и превращены в казармы. Вспыхнувший в пригороде Саратова мощный пожар вмиг оставил без крова 25000 жителей, около одной восьмой населения Саратова. Скорее всего, Елене жизнь с гениальным профессором в Петрограде, величественном городе на Неве, столице русской интеллигенции, представлялась более радужной, чем здешняя[118]. Но вдруг он ее там бросит одну, если жена с ребенком выставят ее за дверь? Вдруг он найдет другую аспирантку?

Прочитав в Москве ее первое письмо, Николай Иванович дождался, пока Катя и его мать легли спать, сел за письменный стол отца-эмигранта и начал писать ответ. Ему было непросто высказать все, что на сердце. Он был человеком с чувством собственного достоинства; как ученый, он привык иметь дело с измеримыми фактами и научными концепциями. Он с детства умел управлять своими эмоциями. Строгий авторитарный отец и мать, чья жизнь подчинялась традициям и церкви, не давали ему возможности для выражения сильных страстей. И тем не менее, в отличие от сухих путевых сводок Кате, Елене Николай Иванович написал полноценное признание в любви.

«Милая Лена, сегодня приехал в Москву и получил твое первое письмо. Оно было мне так нужно. ‹…› Нам надо близко знать друг друга. Ты, конечно, должна все сказать, что связывает тебя. Все, что узнал из письма, еще дороже сделало для меня тебя, милая Леночка. ‹…›

Милая Лена, мне страшно хочется после твоего ответа, чтобы любовь наша была сильна и крепка. Не зная тебя в личной жизни, я полюбил тебя. По мелочам, по обрывкам твоей личной жизни на моих глазах я реставрировал в уме твою жизнь. Я понял интуитивно, что я могу тебе сказать, что люблю тебя»[119].

Он удерживался «долго от признания». Он был настолько занят научной работой, что не проанализировал собственные чувства объективно. Он уже некоторое время назад осознал, что не хочет провести жизнь с Катей. Но лишь сейчас, с Еленой, стал понимать, что именно для него было важно и почему.

«Любить – это постоянно хотеть видеть любимого человека, хотеть постоянно делиться с ним своими переживаниями, жить с ним в унисон и, если возможно, работать с ним вместе, – писал он и добавлял: – Этого, Лена, не было».

Он объяснил, что знал жену «давно, со студенческих лет, но не близко. Это была самая умная, образованная слушательница в “Петровке”, которую уважали все, от студентов до профессоров». Но при всех талантах в ее характере была раздражительность, от которой ее не смогло избавить вавиловское жизнелюбие. Он постарался объяснить это Елене: «Была попытка пойти одной дорогой, но из этого ничего не вышло. Тем более что этому мешал и тяжелый характер Екатерины Николаевны. И единственное, что связывает нас, – сын, которого нельзя не любить. Я очень хотел бы, чтоб он был дорог и тебе. В нем много моего, и мне хотелось бы передать ему все лучшее, что смогу».

Николай Иванович хотел предупредить Елену заранее, что со стороны его родных возникнут осложнения. Его мать будет понуждать его остаться с женой ради ребенка. Так же отреагирует его брат Сергей, который всегда испытывал уважение к Кате. «Мать моя добрая, простая, уже почти старуха. ‹…› Она нескоро поймет все и за Олега будет строга. Брата Сергея я люблю, хоть мы и не очень близки с ним. Он очень способный и будет, вероятно, выдающимся физиком. Он очень уважает Ек. Ник-ну и, конечно, будет не на моей стороне, по крайней мере первое время. У нас в семье держатся старых традиций, которые я сам не одобряю».

Его старшая сестра Александра отнесется к ним более сочувственно, писал Вавилов; он был свидетелем того, как она страдала от родительского неодобрения, когда муж оставил ее с двумя маленькими детьми. Александра, «пережившая сама многое, относится очень просто и спокойно, как и я сам поступил бы. ‹…› Мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь, когда со всем примирятся, а это, конечно, будет, быть близким твоей семье, если ты это найдешь нужным».

Но он не искал для себя оправдания. «Жизнь свою каждый решает сам. ‹…› Мне будет 25 ноября 33 года. Вот краткое откровение. Пишу для того, чтобы вызвать тебя на то же. Мне все интересно знать».

Он хотел, чтобы она немного узнала о нем «по существу», особенно о его преданности науке. Он не сомневался, что если она поймет, что его научная работа неотделима от личной жизни, то все образуется. «Я не пессимист, скорее оптимист. Юношеская жизнь прошла не так полно, как хотелось бы».