Ничего личного...-2 - [5]

В глазах у Амадео потемнело от ярости. Он поднялся со своего места, сжимая кулаки, однако Люсиль Муэрте положила руку ему на плечо.

— Сядь, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Сделаешь только хуже.

— Ваша честь, — обвинение в лице толстоногого коротышки по имени Маркус Брайнде прогуливалось по залу. — Думаю, всем очевидно, что Кристофа Солитарио сгубила его же доброта. Он приютил несчастного мальчика, не зная, что тот рано или поздно воткнет ему в спину нож.

— Я протестую, ваша честь, — вмешалась Люсиль. — Это домыслы обвинения, вина моего подзащитного еще не…

— Доказана, мисс Муэрте, еще как доказана, — Брайнде листал записи. — На пузырьке из-под яда обнаружены его отпечатки, у нас есть показания свидетелей, а также семейного врача, что после перенесенной болезни Кристоф Солитарио соглашался принимать пищу лишь после уговоров младшего сына. Более никому, даже его домоправительнице, не удавалось заставить его. Этим и воспользовался подсудимый, чтобы дать ему яд.

— Это ложь, — отрезала Люсиль.

— Это неоспоримые доказательства!

— Прекратить! — рявкнул судья, грохнув молотком по столу. — Суд удаляется на совещание.

— Мы прорвемся, — шепнула Люсиль, садясь рядом. — Не переживай.

Амадео не ответил.

* * *

Йохан стоял, прислонившись к стене, и курил. Козырек бейсболки опущен на глаза, воротник поднят. Таковы инструкции от Ксавьера Санторо. У дверей здания напротив толпились журналисты, готовили оборудование, проверяли микрофоны. Внутрь их не пускали. Скоро должен был закончиться судебный процесс, о котором говорил Санторо. Тогда же и выяснится, сколько времени это займет.

Само дело дурно пахнет и дорогого стоит. Но надо потребовать гарантии, иначе его запросто могут кинуть. Эти богатеи очень не любят расставаться со своими денежками. До сих пор настораживало, что Санторо так и не назвал конкретную сумму.

Но Йохану требовались деньги. Век профессионального бойца короток, да и опасен — можно запросто получить травму, после которой нельзя будет выйти на ринг. И если уж представилась возможность, почему ее не использовать?

Перед ним остановился автомобиль, загородив вход в суд. Черный, стекла тонированы. Кажется, "мерседес".

— Садись, Йохан, — произнес Ксавьер, открыв дверцу.

— К чему такие предосторожности? — спросил он, приземляясь рядом. — Будто из меня и правда преступника делать собрались.

— Так и есть, — Ксавьер передал парню папку. — Твое дело. Прочти внимательно, там все расписано.

Йохан пролистал документы. Убийство по неосторожности, во время боя слишком сильно засветил противнику, а тот умер от кровоизлияния в мозг. Вполне подходит и не вызовет подозрений. Он уже успел достаточно прославиться как боец, такой исход вполне возможен.

— А что инкриминируют тому типу? — он мотнул головой в сторону суда.

— Убийство. Срок станет известен через несколько минут, — Ксавьер взглянул на часы. — Вы будете в одной камере, я об этом уже позаботился.

Йохан лениво водил глазами по страницам. Проще не бывает, преступление ему выбрали самое очевидное, даже выдумывать ничего не надо. Только держаться этой версии, и тот парень ничего не заподозрит.

Толпа журналистов у входа в здание суда пришла в движение. Ксавьер чуть опустил тонированное стекло.

— Его выводят.

Йохан с интересом вытянул шею, пытаясь разглядеть виновника.

На крыльце появился высокий молодой человек. Его тут же обступила толпа журналистов и фотографов, но охрана быстро заставила их отступить. Лицо застывшее, словно маска, хоть и очень красивое. Он тряхнул волосами, едва прикрывающими уши, и спустился по ступенькам, глядя прямо перед собой, будто не было вокруг этой беснующейся толпы, щелкающей фотокамерами, выкрикивающей обвинения. Когда стервятники чуть расступились, пропуская полицейский автомобиль, который должен был доставить заключенного в тюрьму, Йохан успел увидеть скованные наручниками запястья.

Зазвонил телефон Ксавьера, и Йохан вздрогнул.

— Да, Люсиль. Хорошо. Ты сделала все, что могла. Спасибо.

— И сколько ему дали? — спросил Йохан, когда Санторо закончил разговор.

Ксавьер чиркнул зажигалкой и уставился сквозь тонированное окно в противоположную сторону от суда. На губах играла довольная улыбка.

— Четыре года. Без права досрочного освобождения.

* * *

— Имя и фамилия?

— Амадео Солитарио.

— Дата рождения?

— Девятнадцатое июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

— Полных лет сколько?

— Двадцать три.

— Преступление?

— Убийство.

— Болезни имеются?

Молчание.

— Я спросил, болезни имеются? Отвечай.

— Нет.

— Аллергии?

— На животных.

— Тогда ты тут точно сдохнешь. Полная тюрьма зверей, — гогот. — На воле кто есть? Родственники, друзья.

— Нет. Никого.

— Деньги, запрещенные продукты, наркотики тебе может кто-нибудь передавать?

— Я же сказал, что никого нет.

— Значит, свидания тебе не нужны. В тюрьме знакомые имеются?

— Нет.

— Профессия есть?

— Юрист.

— Понятно, чего ты тогда тут прохлаждаешься. Не выгорело, да?

— Не поэтому.

— А мне неинтересно. Будешь сидеть во второй камере блока С. Там у нас все убийцы. А теперь пошел вон.

* * *

Амадео шел по тюремному коридору, глядя прямо перед собой. Со всех сторон неслись свист и улюлюканье, подначивание и притворные всхлипывания.