Незнакомец. Шелк и бархат - [54]

— Веронику Турен. Комиссар видел вчера и ее тоже. Она лежит на моем столе. Она… она мертва. Приезжайте, пожалуйста, как можно скорее…

Однако от Лидингё до центра города — немалый отрезок пути, поэтому прежде чем залезть под душ, Кристер набрал в свою очередь номер телефона.

— Давидсен? Хорошо. Шелегатан, 20, четвертый этаж, «Ателье Асты». Ты будешь там раньше меня.

— Убийство? — с надеждой спросил инспектор криминальной полиции Палле Давидсен. На самом деле он ко всему и ко всем относился позитивно, однако его коллеги по криминальной полиции поговаривали, что три вещи заставляют его по-детски голубые глаза сиять от радости — ужасные убийства, загадочные сны и красивые девушки.

Кристер, который был на несколько лет старше и относился к своей профессии куда более критично, ответил коротко:

— Поступил сигнал. Найден труп. Сигнал весьма путанный. Я бы очень хотел осмотреть это место до того, как мы привлечем основные силы.

— Ага, понял. А я пока пойду к этой, как ее, Асте, дабы проверить сигнал — то есть, наличествует ли труп. Я правильно понял?

— Нет, неправильно. Ты будешь охранять, утешать и успокаивать плачущую блондинку. Есть возражения?

Палле присвистнул и положил трубку.

Он чуть было снова не присвистнул, когда, войдя некоторое время спустя в указанное ателье, увидел Марию. Хорошенькая девушка в длинном синем бархатном халате с растрепанными светлыми волосами была явно не в состоянии правильно оценить такое выражение восхищения. Зато он предоставил свой лучший пиджак для выливания на него целого бурного водопада слез, и это явно помогло, потому что девушка, наконец, высморкалась, и произнесла вполне разумную и нормальную реплику:

— Я, должно быть, ужасно выгляжу.

— Нет, — сказал он. — Мне нравится то, что я вижу. Особенно волосы — они напоминают о дне Люсии[17]. Кстати, и запах кофе тоже.

— Он убежал, когда я… когда я…

— А что, совсем не осталось? Я, между прочим, пожертвовал ради тебя своим завтраком.

Мария медленно выходила из шокового состояния. Ей все больше нравился этот рыжий веснушчатый полицейский, который непринужденно составил ей компанию за кухонным столом, который не бомбардировал ее вопросами, а, казалось, пришел к ней в ателье в шесть утра, чтобы поедать булочки с корицей и беседовать о погоде, о рецептах приготовления кофе и разнице между шведскими булочками и датскими хлебцами.

— Мой дедушка был датчанин, очень оригинальный старичок. Он смешивал какие-то загадочные настои из лекарственных трав и лечил ими все на свете болезни — и у людей, и у животных. И еще ему снились очень странные и загадочные сны. В детстве я обожал слушать, как он их пересказывает — он, разумеется, кое-что сочинял от себя, но в основном так оно и было.

— Мне этой ночью приснился очень странный сон, — сказала Мария, и Палле ловко и привычно выспросил у нее все детали ее жутковатого сна.

— Ты говоришь, что у него не было лица. Что ты имеешь в виду? У него был провал на месте лица или что?

— Скорее, как туман. Нечто неуловимое.

— Тогда откуда ты могла точно знать, что это твой отец?

— Я… даже не знаю. Но я была уверена, что это он — как бывает во сне. Но в какой-то момент мне показалось…

— Твой отец жив?

— Мой отец? Нет… он давно умер.

— А этот шлейф, который ты бесконечно шила — что это был за шлейф?

— Это был шлейф к свадебному платью.

— Твоему собственному?

— Нет-нет. Наверное, к тому свадебному платью, которое у нас вчера заказали.

— И которое ты боишься не успеть вовремя закончить. Вся эта часть сна указывает на стрессовое состояние, гонку со временем — поэтому часы все тикают и тикают. Мой диагноз — ты переутомлена и измучена работой.

— Да, наверное, ты прав. Но я вовсе не переутомлена шитьем — я вообще-то закройщица, и я не прошила ни одного стежка с тех пор, как училась на портниху дома в Бергарюде и в Векшё.

— Ага, значит все дело в прошлом. Ты жила тогда в доме своих родителей? И твой отец был еще жив?

— Да, первый год. Но не… потом.

когда приехал Кристер Вик, Палле чувствовал себя, как рыба в воде, и Мария к тому времени уже более-менее пришла в себя. Комиссар прервал их разговор о снах, и все трое пошли в комнату закройщицы, где тело Вероники Турен в розовом костюме и окровавленной блузке лежало на столе целиком открытое глазу после того, как Мария в страхе уронила переливающуюся белую ткань на пол.

Упорно глядя на Кристера и избегая смотреть на мертвую, Мария сумела сохранить свое недавно обретенное спокойствие и дать более-менее связный и подробный отчет о своей ужасной находке.

— Вы сказали, что она была прикрыта тканью? Вы можете показать нам, как это выглядело?

Руки Марии дрожали, когда она подняла объемный шелковый сугроб и с Опаской опустила его на тело Вероники, но пальцы ее сами собой привычно драпировали и закладывали складки, и вот уже труп, лежащий на столе, был буквально похоронен под охапкой переливающейся ткани.

— Стало быть, весь рулон ткани был полностью развернут, но вы говорите, что когда вы уходили из ателье в восемь часов вечера, все было не так.

— Нет, я сама свернула ткань после того, как…

Слова застряли у нее в горле. Только теперь серьезный комиссар, стоящий перед ней, связался в ее травмированном сознании с Камиллой Мартин и вчерашними беспечными разговорами о свадьбе. Она покосилась на его худое замкнутое лицо. Может быть, он не понял, что это тот самый белый фай? Может быть, он всегда так невыносимо суров и серьезен, когда он на службе?