Незнакомец. Шелк и бархат - [52]

Она так устала, что ей больше всего на свете хотелось сесть посреди всего этого беспорядка и заплакать. Если бы она не была приглашена в этот вечер на ужин, она бы именно так и сделала, а затем залезла бы в постель в своей малюсенькой комнатке за кухней.

Вот уже два месяца Мария жила в ателье. Это временное и печальное обстоятельство являлось результатом двух совпавших по времени факторов. Больше года она прожила, снимая квартиру в Ярдет, но хозяин вернулся из длительной заграничной поездки раньше, чем предполагалось, и Мария буквально оказалась на улице. На этой же неделе «Ателье Асты» лишилось своей уборщицы, которая до этого подметала, пылесосила и убирала в ателье за возможность бесплатно жить в маленькой комнатке. Ей, разумеется, нашли замену, однако это был мужчина, имеющий жену, детей и квартиру в Балльмура, так что он ни коим образом не претендовал на узенькую холостяцкую кровать в комнатке за кухней.

— Ты можешь пожить здесь, пока не найдешь себе квартиру, — сказала Аста Арман, и Мария, у которой совершенно не было времени что-нибудь искать в самый разгар сезонной горячки в ателье, согласилась на условия начальства — каждый день прибираться в ателье, то есть раскладывать по местам рулоны ткани, собирать с пола лоскутки, пылесосить примерочную и салон и более или менее приводить все помещения в тот вид, в котором они находились до восьми часов утра.

Однако в ателье редко бывал такой ужасный беспорядок, как в этот вечер. Она вяло и бездумно обошла все комнаты.

Помимо ее каморки и кухни, еще две комнаты выходили на мрачноватый задний двор, в меньшей из них на длинной перекладине висели готовые платья, в большой стояли огромные рабочие столы, засыпанные целым ворохом лоскутов — гладких и с узором, с матовой и блестящей шелковой поверхностью, всех мыслимых и немыслимых цветов лета. В обеих комнатах лежало множество рулонов ткани, снятых с высоких полок, клочки ваты и салфетки для снятия грима, разбросанные Ивонне, валялись где только можно, «Васс» и «Вууду» были брошены на спинку стула. Мария автоматически надела их на вешалки и повесила на место, потом двинулась дальше в те комнаты, которые вели на улицу Шелегатан.

Примерочная была в невообразимом состоянии, салон — не намного лучше. Украшения, окурки — Вероника курила периодами, но когда у нее наступал очередной период, она курила беспрерывно — и старые туфли на высоком каблуке валялись среди огромных развернутых как на выставке отрезов абрикосово-желтого шифона, розового крепдешина, белого батиста, желтой майи и шелковых тканей с крупными узорами.

Мария подумала мимоходом, что все это чаще всего отвергалось взыскательными клиентами и, стало быть, было развешено здесь во всем своем великолепии совершенно напрасно. Легкие тонкие ткани, их так трудно аккуратно свернуть. Бросив взгляд на часы, она поняла, что основательную уборку придется отложить до утра.

Она прошла через холл и зашла в комнату портних, где все было более-менее в порядке, а затем в ту комнату, где сама она проводила большую часть времени — длинную светлую комнату с огромным столом для раскроя тканей. На этот стол она положила сегодня большой рулон фая, предназначенного для свадебного платья Камиллы Мартин. Она погладила рукой нежную ткань, подумала о том, как приятно будет с ней работать и почувствовала, как усталость отступила, стала вытесняться радостным ожиданием.

Она тихонько напевала себе под нос, переодеваясь в платье цвета морской волны с белым цветком на груди. На улице стоит весна, хотя она и не успела заметить этого раньше. Сегодня она пойдет в какой-нибудь приятный маленький ресторанчик, скоро за ней придут, а потом проводят домой. Они могли бы подняться сюда наверх.

Нет, пожалуй, не стоит. Это не ее собственная квартира — госпоже Арман это, возможно, не понравилось бы. Она была так любезна, разрешив ей пожить здесь — но такое поведение она бы точно не одобрила. Кроме того, такое количество народу имеет ключи от ателье — здесь они все равно не смогли бы чувствовать себя в полной безопасности.

Как и хотела Мария Меландер, ровно пять часов спустя ее проводили до подъезда на Шелегатан, но не дальше. И только поднявшись по первому пролету винтовой лестницы с ее крутыми ступенями, она вдруг с ужасом ощутила, как бесконечно одинока она в этом пустом здании. Аптека не имела ночного дежурства, а все остальные обитатели дома исчезли — это происходило так постепенно, что она даже не отреагировала, когда съехал последний сосед. С другой стороны, ей не приходилось выходить из дома так поздно в последние несколько недель.

На улице было ужасно темно — она никогда не думала, что в Стокгольме майской ночью может быть так темно. Сквозь лестничные окна можно было различить глухую стену с другой стороны двора и — поскольку дом был построен под углом — пугающее нагромождение пустых окон. Это было все равно, что смотреть в глаза мертвому. Слабое освещение на лестничной клетке, за которым давно уже никто не присматривал, было бледным, жутковатым, на каждой двери виднелись светлые прямоугольники в тех местах, где раньше были привинчены таблички с именами хозяев, а за дверями скрывались пустые заброшенные квартиры.