Невыносимая легкость бытия - [5]

Но попадет ли мне она в силки?

Ее полет и песни так редки…

Я не боюсь предчувствий и примет,

Я не боюсь за все держать ответ.

Лишь одного боюсь: а вдруг, а вдруг

Молчания опять замкнется круг,

В моей душе иссякнет рифм родник —

И я тебя утрачу в тот же миг.

Бояться — не гибели: ладоней твоих

Отчетливых линий. Читаю на них

Погибель. Не даром

Гадаешь ты мне.

Ах, дорог подарок!

Плачу — и вдвойне.

Плачу, а не плачу,

Не злюсь — золочу

Ладони горячие

Тебе — палачу.

Не алою кровью,

Не солью очей.

Сладчайшею болью

Всех дней и ночей.

Пойду, улыбаясь,

Босая — по острым

Ножам, лишь поманишь,

Пройду к тебе — версты.

Чтоб только касались

Меня твои руки,

Чтоб радости завязь

Рождалась из муки.

Чтоб только единого

Бояться: твоих

Безжалостных линий

Ладоней родных.

Казаться сильной — вовсе и не грех.

Так воспитали нас. Так было модно.

Один за всех? Да за кого угодно

Одна — за всех, для всех и против всех.

Казаться сильной — норма, эталон.

Не суть столь важно: быть или казаться.

Ведь на войне как на войне — сражаться

И все. А кто боец, она иль он,

Кому какая разница? Победа!

Вот — высший смысл, единственная цель.

И крутимся, как белки в колесе,

По собственному — вражескому — следу.

Казаться сильной, быть ей… О, когда бы

Сумела я начать с начала жить,

То одного старалась бы достичь:

Казаться, быть и оставаться слабой…

Какой Шекспир и завещал нам быть.

Как трудно мне выразить сердце стихами

Пусть все теперь будет лишь в области снов.

Но только с тобою… Нет, все-таки с Вами

Я ближе, чем с теми, кто рядом.

Но слов

О том, что все смертны, не надо. Я знаю.

Хватило могил на недлинный мой век.

Не нужно о смерти, я Вас заклинаю,

Пожизненно мой дорогой человек

Пусть будет другое, пусть даже — другие,

Я Вас не ужалю ревнивой строкой.

Мы любим друг друга. Сегодня. Живые.

И вечно я — с Вами.

Нет! Все же с тобой.

Человек ты мой удиви тельный,

Для чего это чувство вины?

Испокон веков у обители

Было ровно четыре стены.

В рождались сонеты, поэмы,

В этой келье и взял разбег

Век наш атомный, жесткий, нервный,

Беспощадный, прекрасный век.

Удивительный, так непонятный

Проходящими рядом с тобой.

Муж, любовник…

Пустое все это.

Будь собой.

Лишь самим собой.

Зачем нам виноватого искать?

И в чем кого-то можно упрекать?

На все вопросы есть лишь два ответа:

«Да» или «Нет».

Ты хочешь третий дать?

Если так бывает — я поверю

В Бога, в черта и во всех святых,

И единой мерою измерю

То. Что отпускалось на двоих.

Чудо, счастье, грех или безумье —

Принимаю и благодарю.

Где оно, мое благоразумье?

Искра божья — где?

А я горю

Той звездой… единственной? Любимой?

Боже мой, твоей, твоей звездой.

Птица счастья не промчится мимо,

Прилетит поговорить со мной.

Никуда я не смогу уйти,

Слишком все прекрасно и серьезно.

Мне уже иного нет пути,

Нет судьбы — иной.

Шипы и розы —

Все мое. И замерли весы

В равновесьи хрупком и непрочном.

Тишина… И только ритм сверхточный

Отбивает сердце, как часы.

Закрываю глаза — и ты снова со мною,

И рождается снова строка за строкою…

Видно правда — судьба, видно правда — любовь,

Если счастлива так, если нежность такая,

Что её передать не могу, слов не знаю,

Согревает доселе холодную кровь.

Закрываю глаза — и опять над землею

На твоих я руках уплываю в иное

Время, жизнь и пространство — в стихию стихов.

И — строка за строкою, мечта за мечтою —

Шлю к тебе я, о сердце мое дорогое,

Бесконечный, бессонный, безмолвный мой вздох.

Когда метель начнет меня душить

Колючим ветром и холодным снегом,

И в темных тучах будет скрыто небо,

Ты только не забудь мне позвонить.

И если «мир связующая нить»

Прервется вдруг под чьей-то силой злою,

Останусь все равно сама собою —

Ты только не забудь мне позвонить.

Когда, устав венки сонетов вить,

Я захочу не счастья, а покоя,

(Вполне возможно, будет и такое) —

Ты только не забудь мне позвонить!

За яд созвездий, счастье матерей

И пепел денег в боковом кармане

Мы платим тысячью невидимых смертей

И пулей, не досчитанной в нагане.

А к небу — километры желтой пыли.

Сквозь жар и гарь проторенных дорог

Бредут бродяги в такт мельканью милей,

Стучат ступни окостеневших ног.

На сочность листьев, на огонь початков,

На море голубеющих небес

Ложится пятернею отпечатка

Ушедших лет костьми звенящий лес.

А пыль поет, в долине растекаясь,

О тех, кто подняли её, пройдя.

И падает, к крестам церквей ласкаясь,

Как мы детей целуем, уходя.

Ты с ума меня свел, ты меня отравил,

Опоил сладким ядом, измучил.

Для чего ты гордыне меня научил,

Обучил осмысленью созвучий

Слов, доселе бесцельных, бессмысленных? Кто

Дал тебе это страшное право:

Вынимать — наугад — точно фишки в лото,

Мне судьбу каждый день? И неправый

Суд творить над любым легким шагом моим,

От тебя ли, к тебе ли… О. Боже!

Я грешна, как и все. Но мерилом таким

Измерять мою жизнь — невозможно

Я безумна, да, знаю. Но кто же с ума

Меня свел? Палачом и судьею

Здесь могу быть лишь я, а не ты. Я сама

Расплачусь.

Жизнью.

Кровью.

Собою.

О, пожалейте же! На помощь я зову.

Как кровью, истекаю я стихами.

Уже туман стоит перед глазами.

Я падаю, я брежу, я плыву.

На дне давно? — или за облаками? —

Не чувствую, не знаю, не пойму…

Не совершенный грех, ничью вину

Уж не втройне — семижды искупаю.

Ну, так что же, моя голубка,

Пей взахлеб из этого кубка.

Тридцать лет тебе не было жутко