Невозможная музыка - [16]

Уже ерзая от нетерпения, она все-таки дождалась, когда Саша дорасскажет о том, как они с мамой закручивали банки с компотом и вареньем: "Кому это интересно после того?!" Но Иоланта Сигизмундовна расспрашивала его с таким видом, будто ей крайне необходимо было это узнать. Когда Саша засмеялся от радости, сообщив, что до сих пор еще ни одна не взорвалась, Лилька решила, что уж это — всё, и торопливо спросила, тронув учительницу за руку, чтоб та наконец заметила ее:

— А почему вы не верите, что орган на самом деле волшебный? А что если ваш отец Генрих исчез совсем не потому, что его на рудники забрали?

— То есть? — когда речь заходила о чем-то особенно важном, у Иоланты Сигизмундовны, совсем как у Сашки, сразу выпрямлялась спина. Может, так держались все пианисты?

— Те, которые к дедушке приходили, они же сказали, что этот орган может перенести в такую жизнь, о которой ты мечтал. А вдруг это и случилось? О чем мечтал отец Генрих?

"Разве она помнит? — тут же усомнилась Лилька, взглянув на сморщенную, в коричневых пятнах, руку учительницы. — Это же сто лет назад было!"

Но та с неожиданной уверенностью сказала:

— Он мечтал жить в Германии. В маленьком городке, среди верующих людей. Там, где не нужно скрывать свою веру и свою национальность.

— А у меня вообще-то две национальности, — вдруг произнес Саша с такой обидой, что Лилька виновато улыбнулась ему, постаравшись заглянуть в глаза. Все же она затеяла этот разговор.

Правда, ей и в голову не приходило, что он сведется к каким-то национальностям. Она и сама точно не знала, кем была по крови. Правда, теперь, когда Советский Союз распался, об этом говорили все чаще. Ее дедушку это раздражало…

Ее отвлекла Иоланта Сигизмундовна, которая спросила, не скрывая насмешки:

— По-твоему, моя милая, орган взял и катапультировал Генриха куда-нибудь в Цюрих? Такое действительно не приходило мне на ум.

На секунду зажмурившись, Лилька рывком поднялась, больше не опасаясь потревожить тонкую посуду.

— Все ясно. Вы не верите. Ну и ладно, не верьте. Вы только скажите нам, где искать. Сашина мама поедет с нами и поможет.

— Ты полагаешь, она настолько безрассудна?

"Что значит — безрассудна? — растерялась Лилька и снова села. — Рассудка нет, выходит — почти что дурочка?" Она запротестовала:

— Нет! Я же не это хотела сказать. Просто Сашина мама верит в чудеса, раз…

Она заметила краем глаза, как напряглось Сашино лицо, и все же закончила:

— …раз до сих пор считает, что Сашин папа жив!

Иоланта Сигизмундовна умела выражать сомнение одним движением губ. К этому она добавила непонятное:

— Слава тебе, безысходная боль!

У Лильки от этих слов почему-то сжалось сердце, и опустились плечи. Заметив, что она затихла, учительница печально добавила:

— Это из стихов Ахматовой о сероглазом короле.

— Он умер, — мрачно добавил Саша. — Мама читала вслух эти стихи.

— Умер. Ты ведь уже привык к этой мысли? Правда, мой милый? Ко всему, как выяснилось, можно привыкнуть. Или почти ко всему…

Лилька повторила про себя: "Мой милый… Как она его называет! Я и не думала, что учителя могут так говорить". Не поднимая глаз, Саша нехотя отозвался:

— Не знаю. Вчера я был уверен.

— А сегодня?

— А сегодня я подумал: а вдруг чудеса все-таки случаются? Лилька же верит! Никто ведь его не видел мертвым.

Тихий вздох показался Лильке совсем старческим, хотя она ни разу, даже про себя, не назвала Иоланту Сигизмундовну старухой. Не из вежливости, а потому, что слово к ней нисколько не подходило.

— Порой ложная надежда только мешает жить. Наташа… твоя мама держит себя в плену у прошлого. Разве это разумно? Она заставляет себя верить, будто ее душа умрет, если он уйдет из нее… Так думают все любящие, но на самом деле этого не происходит. Нужно, чтобы она в конце концов поняла это.

"Разозлился!" — испугалась Лилька, заметив, как вспыхнуло у Сашки лицо.

— Она не заставляет себя верить! — выкрикнул он, заставив Лильку съежиться. — Зачем вы так говорите? Мама просто верит и все!

— Между прочим, Генриха тоже никто не видел мертвым, — неспешно, словно припоминая, проговорила Иоланта Сигизмундовна.

Ахнув про себя от неожиданной догадки, Лилька спросила шепотом:

— Вы его любили, да?

— О да, — просто ответила она и улыбнулась с такой нежностью, словно перед ней возникло его лицо. — Генрих — это был свет. Божественный свет. Как можно было не любить его?

— А он?

— Он…

Рассмеявшись, она сдавленно закашлялась, прижав ладонь к горлу. Желтый янтарь перстня поймал солнечную искру и заставил Лильку мигнуть. Она с уважением отметила, какие у старой учительницы ухоженные ногти и незаметно спрятала пальцы в ладонях.

— Генрих любил Бога. И только Бога, — смогла Иоланта Сигизмундовна выговорить, прокашлявшись. — И нас, конечно, тоже, он ведь был священником. Их призвание требует любить всех и каждого… Но это была отраженная любовь.

— Как жалко, — вздохнула Лилька. — А что священники вообще никогда не влюбляются? По-настоящему.

— Почему же? В лютеранстве нет целибата, — она едва заметно улыбнулась и пояснила: — То есть обета безбрачия. Но Генрих был цельной личностью. Понимаете, что это значит? Он отдавался чувству целиком. Он не мог полюбить человека, потому что принадлежал Богу всей душой. Иначе он просто не мог.