Невеста Обалуайе - [80]

– Спит, – послышался сиплый голос, и на веранде появился зевающий Ошосси в незастёгнутых джинсах. В его взлохмаченных дредах были запутаны веточки и увядшие листья. – Спит со вчерашнего дня и ни разу за ночь даже не пошевелилась!

– Это правильно, – одобрил Ироко. Не сводя с него глаз, Ошосси прихватил с подноса кусок маниока, акараже и присел с едой на пол у стены.

– Что ж, парни, было приятно поговорить с вами. Но мне пора ехать. Автобус до Баии – через час. – Ироко осторожно поставил пустую чашку на ступеньку, попытался подняться – и, поморщившись от боли, опустился обратно.

– Но… дон Рокки, зачем вам уезжать? – осторожно спросил Шанго. – Вы ещё нездоровы! Куда вообще можно идти на таких ногах? Ваш отец вылечит вас в два счёта и…

– Малыш, мой отец проклял меня много лет назад.

– Но вы… Вы ведь всё же вернулись к нему, дон Рокки? – Шанго наморщил лоб. Неуверенно обернулся на сестру. Видно было, что он мучительно ищет слова – и не находит их. Эва лишь растерянно пожала плечами: она тоже не знала, что сказать.

– Раз уж вы всё равно здесь, то, может быть… Я имею в виду, что… Упаси меня бог лезть в ваши дела, дон Рокки, но тридцать лет – большой срок! Возможно, дон Осаин… и вы… Всегда же можно договориться! Отец есть отец, и всякое такое… Огун, в чём дело? Чего ты ржёшь?!

– И в мыслях не было, брат…

– Я пришёл сюда, малыш, потому что кто-то меня позвал, – медленно, растягивая слова, выговорил Ироко. Казалось, ничто на свете не интересует его больше возни попугаев в ветвях. – Кто-то дал жизнь шестнадцати семенам из ожерелья Ироко. Это был кто-то с моей кровью, моей аше, – иначе я не почувствовал бы зова. Я был уверен, что это отец: больше просто было некому. Но это оказался не он. И немудрено. Я не знаю, кому ещё…

– Это была я. Должно быть, я, дон… Ироко, – послышался вдруг дрожащий голос с порога, и Эва поняла, что Оба всё-таки собралась с духом. Она стояла в дверном проёме, нервно вытирая передником перепачканные в муке руки.

Ироко повернулся к Оба всем телом.

– Что ты такое говоришь, дочь мо… девочка? – с запинкой спросил он. – Ты даже не знала, что я есть на свете! Нана позаботилась об этом – и она была права!

– Я знаю… Да. Это правда. – Оба прерывисто вздохнула, скомкав в пальцах передник. – Но так уж получилось, что у меня проросло ожерелье из семян гамелейры. Оно пролежало у меня на чердаке много лет – и ожило от зимних дождей. Я не знала, что делать с этими ростками, но они уже стали живыми… и не выбрасывать же было! Я просто посадила их. И раздала деревца по всему Бротасу, и люди вскоре поняли, что эти гамелейры творят чудеса. То дерево, что растёт рядом с моим рестораном, уже всё увешано подношениями. И то, о чём его просят, сбывается!

– Моё ожерелье? – Ироко не сводил с неё глаз. – Как оно оказалось у тебя?

– Я взяла его из сейфа матери четырнадцать лет назад. Взяла случайно, дон Ироко: я знать не знала, чьё оно! Но бабушка всегда говорила, что надо слушать свои сны, и…

– Так, выходит, снова дона Энграсия?.. – Ироко усмехнулся, покачал головой. – Она и мне не давала спокойно спать. Она приходила ко мне раз за разом… и в конце концов я ушёл из тюрьмы. И пошёл сюда, на ферму… потому что больше мне было некуда идти. И сразу понял, что это ловушка. Нана убивала меня в Бротасе – а здесь вокруг дома кружила Ийами, и я ничего не мог сделать.

– Вы и не хотели! – сердито вмешался Обалу. – Вся моя аше уходила как в песок! И аше дона Осаина – тоже! Вы даже не пытались удержать её в себе! Как знать, если бы не вы, – может, я бы вовремя вернулся в Бротас и сумел исправить то, что сделал!

– Я понимаю, парень. Но это не моя вина. Когда я понял, чего добивается Нана, уже было поздно. Я не мог и с места двинуться. От моей силы оставалась ровно одна шестнадцатая часть. И рано или поздно Нана сумела бы и её уничтожить. Она всё рассчитала правильно. Но предположить, что Йанса очертя голову кинется сюда и смешает все её планы, – а вдогонку за Йанса и все вы! – Нана, конечно, не могла. Йанса – хозяйка эгунов, она одна могла справиться с Ийами Ошоронга. Если бы она не ждала ребёнка… Клянусь, мне очень жаль, Охотник.

Ошосси ничего не ответил, но губы его плотно сжались. Сидящий рядом Огун слегка похлопал его по спине. Повернувшись к неподвижной фигуре на крыльце, спросил:

– За что Нана так ненавидит вас, дон Ироко? Если то, что вы нам рассказали, – правда, то вы ни в чём не виноваты перед ней. Все мы по молодости ведём себя как дураки, навязываясь девушкам, которым на нас плевать… Что ж, это жизнь. Но ведь было что-то ещё, дон Ироко? Было? Обалу на два года моложе Оба. Он ваш сын, этого уже не скроешь. Стало быть, вы ещё раз виделись с Нана? И это случилось… дайте сообразить… в тот самый год, когда в Карандиру случился бунт заключённых!

На веранде воцарилось молчание. Эва боялась шевельнуться. Обалу рядом с ней превратился в статую. На лице Оба остались, казалось, одни широко раскрытые глаза.

– Если позволите, я могу рассказать об этом.

Негромкий, мягкий голос прозвучал с порога и в гнетущей тишине показался громом небесным. Эва обернулась, чуть не сбросив со стола пустую чашку. Её брат Ошумарэ стоял в дверях в своей обычной белой, слегка измятой майке и парусиновых шортах, босиком, со слегка взъерошенной со сна головой. Поймав испуганный взгляд сестры, он улыбнулся ей.