Неугасимые зарницы - [23]

Колодия послал сюда завод шахтного оборудования: доказать заказчикам несостоятельность их рекламации. Отправляясь в дорогу, он думал, что если обнаружится какая-то техническая неполадка, то ее легко можно будет устранить на месте. Но все оказалось значительно серьезнее: претензии пришлось признать справедливыми.

Кажется, никогда еще он не чувствовал такой неудовлетворенности от поездки и такой неотложной потребности в домашнем уюте, среди самых дорогих ему людей — жены и сына. Он скучал по ним. Особенно — по сыну, пятилетнему мудрецу и немного плаксе.

Жену эта сыновняя чувствительность раздражает, а Колодия обезоруживает, делает излишне уступчивым. Это, наверно, потому, что сам он совсем маленьким осиротел в войну, не знал отцовской ласки и каждая детская слеза еще до сих пор отзывается в нем щемящей болью.

На перроне вскинулся, закружил очередной вихрь. Колодий проводил его взглядом, проследил, как он мешковато соскользнул с перрона на пути, как застучал мелкими камешками о рельсы, помчал, ничем не остановленный, на красный семафор.

— Будьте осторожны! Будьте осторожны! — вдруг предостерегающе закричали станционные громкоговорители. — На первый путь подается состав. Будьте осторожны!

Пассажиров как будто тоже завихрило: все пришло в движение. Колодий едва удержался, чтобы не побежать вместе со всеми.

С непокрытой головой, в светлом, спортивного покроя костюме, с удобным вместительным портфелем, он походил на постороннего наблюдателя, хотя его так и порывало протиснуться вперед, скорее занять свое место в купе. Но он все же заставил себя дождаться, пока у вагона никого не осталось. Колодий уже стал на ступеньку вагона, когда вдруг услышал встревоженный детский голос:

— Мама, быстрее! Быстрее, мамочка!

Колодий оглянулся: от вокзальных дверей, останавливаясь через каждые два-три шага, к вагону спешила молодая высокая женщина с огромным и, судя по всему, тяжелым чемоданом и большой сеткой, набитой множеством свертков. Маленькая девочка то убегала вперед, то возвращалась к матери и все торопила:

— Ну, быстрее ж, мамочка! Поезд сейчас тутукнет!..

Ветер рвал на девочке коротенькое цветастое платьице, лохматил белые кудряшки. Малютка казалась такой растерянной, такой крохотной и невесомой, что даже страшно было: вдруг ее сдует с почти опустевшего перрона.

Колодий соскочил со ступенек и поспешил навстречу женщине:

— Разрешите, я помогу, а вы возьмите ребенка.

Запоздавшая пассажирка молча уступила тяжелую ношу незнакомому мужчине, привычным движением отбросила с лица растрепанные ветром волосы. В ее выразительных, со вкусом подведенных глазах отразилась благодарность, а с привлекательного молодого лица сразу же исчезла озабоченность.

Торопясь, Колодий невольно подумал, что такой красавице шествовать бы налегке рядом с бравым морским офицером или с бодрым лысеющим дельцом, который все способен предвидеть, уберечь от всего неприятного, обременительного и себя, и нужных ему людей.

Уравновешенный, рассудительный инженер Колодий всегда недолюбливал надменных красавиц, да и вообще не имел склонности к случайным знакомствам, поэтому сейчас, если бы не этот обеспокоенный ребенок, он ни за что не подрядился бы в добровольные носильщики.

Держа дочурку за руку, молодая мать шла впереди Колодия. Высокая, стройная, с падающим на плечи шелковым водопадом таких же золотистых, как у дочери, волос, в элегантных, чрезмерно расклешенных брюках, она казалась несколько жеманной, но, бесспорно, привлекательной.

Низкорослая и преждевременно располневшая проводница с женской завистью рассматривала запоздавшую пассажирку и подгоняла:

— Заходите, заходите. Билеты я возьму потом. Заходите, поезд отправляется.

Колодий с ходу почти закинул тяжеленный чемодан в тамбур, наклонился к девочке, чтобы подсадить ее. Малышка сразу же доверчиво обхватила ручонками его шею, прижалась к нему головкой, а ножки согнула в коленях, чтобы своими сандаликами не запачкать его светлый костюм. От золотистых кудряшек девочки пахло отваром ромашки, веяло материнской заботой.

Это как-то сразу умиротворило Колодия. Детская бесхитростная доверчивость, нежность всегда властвовали над ним. Поэтому, войдя в тамбур, он не опустил малышку на пол, не отдал матери, а пошел с ней в вагон. Предвечернее солнце ярко светило в зашторенные кремовыми занавесками окна, рассеивая по проходу приятный золотистый туман.

— Какое ваше место? — спросил Колодий, оглянувшись на свою неожиданную спутницу.

Вблизи ее лицо не казалось особенно красивым и дерзким. Приятная молодая женщина, но ничего особенного, ничего кричащего. Вот разве что выделялись четко очерченные губы. И еще глаза, глубокие, сосредоточенные и, наверно, поэтому будто подернутые какой-то затаенной грустью. Грусть эта не исчезала даже тогда, когда женщина улыбалась.

Она назвала свое место, Колодий сразу не сообразил, что им суждено ехать в одном купе. Понял только потом, когда подошел к двери, но это не вызвало ни радости, ни раздражения. Разве не все равно, с кем ехать? А вот обществу малышки, если она не окажется нетерпимо привередливой, он был рад.