Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [70]

Это нововведение оказало настолько серьезное влияние на самые основы российской публичной сферы во всех ее проявлениях, что 1860 год, когда публичная дискуссия (между Н. И. Костомаровым и М. П. Погодиным в Санкт-Петербургском университете) впервые была записана и распространена в виде стенограммы, можно назвать началом «эпохи стенографии». Следует вспомнить, что первые русские стенографы возлагали большие надежды на свое мастерство. Как писал один из первых специалистов по стенографии в России, «сколько гениальных созданий, красноречивых проповедей, счастливых импровизаций, оживленных, умных бесед остались неизвестными, потерянными для потомства, по невозможности передать их на бумагу обыкновенным письмом»[562]. Неудивительно, что энтузиасты видели в стенографии свидетельство гениальной человеческой мысли и прогресса. Она давала бесчисленные преимущества в экономическом и культурном плане. Стенография не просто позволяла записывать публичные дискуссии – она существенно облегчала жизнь студентам (которые могли быстрее записывать лекции), адвокатам (которые могли сделать себе краткий конспект своей речи на небольших лоскутках бумаги), следователям (которые могли записывать показания) и чиновникам, когда им приходилось записывать просьбы и жалобы: «Изобретение стенографии можно сравнить с изобретением книгопечатания, давшего возможность быстрого распространения образования, благодаря ускоренному обмену мыслей»[563]. Стенография играла огромную роль в эпоху высоких скоростей – пароходов, железных дорог, телеграфа – и фотографии. Как могло «обыкновенное письмо, отстающее так много от мысли, от произносимого слова, вполне удовлетворить наставшей деятельности и потребности нашего времени?»[564]

Хотя быстроту, с которой стенографические отчеты получили распространение в России, можно назвать исключительной, сам по себе интерес к стенографии как возможности резкого разрыва с прежними культурными практиками не был уникальным. В каждой стране у «эпохи стенографии» были свои хронологические рамки, но везде стенография расценивалась как нечто принципиально новое. Достаточно рано она появилась в Соединенных Штатах, где еще в середине XIX века в силу ряда коммерческих, юридических и политических причин возникла потребность в точной передаче устной речи. Сначала то, что мы называем стенографией, носило название «фонографии», и знаменитое изобретение Эдисона с таким же названием сперва воспринималось как способ точной фиксации речи, а не как технология, связанная с воспроизведением музыки (это был уже следующий этап его применения начиная с 1890‐х годов)[565]. В некоторые германские государства стенография проникла еще раньше. Баварский парламент пользовался услугами стенографа с 1819 года и решил публиковать полные стенограммы заседаний; в какой-то момент должность местного стенографа занял Франц Ксавер Габельсбергер, который изобрел одну из двух стенографических систем, конкурировавших между собой в Германии (а позже и в России). Хотя в 1825 году правительство Баварии наложило некоторые ограничения на эту часть публичной сферы, штат парламентских стенографов был учрежден в 1831 году: десять человек парами вели совместную работу, чтобы как можно более точно передать сказанное[566]. Позже сторонники стенографии в Германии так же, как в Америке или в России, говорили о значимости этой технологии, которая позволяет экономить время и идеально отвечает быстрым темпам современной эпохи[567]. В Великобритании этот процесс происходил медленнее, по крайней мере в высоких политических сферах. Хотя отчет о парламентских заседаниях («Хансард») часто воспринимали как стенограмму, большую часть XIX столетия его составляли из фрагментов газетных отчетов; лишь в 1877–1878 годах этот «официальный» отчет стал готовить профессиональный стенограф[568].

Как видно из этих примеров, прямой связи между стенографией и политической культурой нет. Конечно, в либеральной Америке стенография распространилась рано. Но так было и в гораздо менее либеральной Германии, а Великобритания, эталон либерализма, существенно от них отставала. Когда мы говорим о России, нельзя не отметить, что здесь не было института, который считался эталоном в любой публичной сфере, где использовалась стенография, – парламента.

Но публичная сфера необязательно должна быть либеральной или конституционной. На примере России, где стенография получила распространение, несмотря на самодержавие, мы наблюдаем разновидность противоречия, которое Хабермас связывает с абсолютизмом: с одной стороны, усиление государственной власти монарха, с другой – условия для развития публичности, которые создаются благодаря формированию государственных институтов. Изначально стенография в России была призвана способствовать укреплению и модернизации правительственных проектов, но она главным образом стимулировала возникновение либеральной (и радикальной) общественности. В большинстве земств считали, что гласность необходима для нормальной работы, и некоторые местные земские собрания стремились составлять как можно более полные отчеты о своей деятельности – в виде стенограмм. Впервые составлять и издавать такие отчеты начали в Санкт-Петербурге, а в 1860‐е годы эту практику переняли и в некоторых других городах (в частности, в Херсоне и Екатеринославе); заседания Московского земского собрания записывались стенографистами, но эти стенограммы не публиковались.