Неразлучные - [9]

Слова слетали у меня с языка, но я не вкладывала в них никакого смысла, я не понимала и те, которые доносились до моего слуха, в голове у меня стояли грохот и мрак.

— Отвлеките ее, поговорите о чем-нибудь, что ее интересует. А потом, если представится случай, образумьте ее. Боюсь, как бы она не заболела. Но сама не могу с ней поговорить.

Она явно была встревожена и подавлена, но я ей не сочувствовала, наоборот, я возненавидела ее в тот момент.

— Постараюсь, — пробормотала я сквозь зубы.

Лошадь бежала рысью по аллее из красных дубов и наконец остановилась у большого особняка, увитого диким виноградом, — я видела его фотографию у Андре на камине. Теперь понятно, почему она так любила Бетари и прогулки верхом, о чем думала, когда у нее туманился взгляд.

— Здравствуйте!

По ступенькам крыльца спускалась улыбающаяся Андре. На ней было белое платье и зеленое ожерелье, стриженые волосы блестели как шлем; она выглядела настоящей взрослой девушкой, и я вдруг подумала, что она очень хорошенькая. Это была совершенно нелепая мысль, мы не придавали никакого значения красоте.

— Сильви, вероятно, хочется привести себя в порядок, а потом спускайтесь к ужину, — сказала мадам Галлар.

Я последовала за Андре через вестибюль, где пахло крем-брюле, свеженатертым полом и старым чердаком; ворковали горлицы, кто-то играл на рояле. Мы поднялись по лестнице, и Андре открыла одну из дверей:

— Мама поселила вас ко мне в комнату.

В комнате стояла широкая кровать под балдахином с витыми столбиками, а в другом углу — узкий диван. Как бы я обрадовалась еще час назад, что буду жить в одной комнате с Андре! Но я входила сюда с тяжелым сердцем: мадам Галлар использовала меня — для чего? Чтобы заслужить прощение Андре? Чтобы ее развлечь? Чтобы за ней следить? Чего она, собственно, боится?

Андре подошла к окну.

— В ясную погоду отсюда видны Пиренеи, — сообщила она равнодушно.

Начинало темнеть, погода не была ясной. Я умылась и поправила прическу, вяло рассказывая о своей поездке. Я впервые в жизни одна ехала на поезде, это было настоящее приключение, но больше ничего интересного я сказать о нем не смогла.

— Вам стоило бы подстричься, — заметила Андре.

— Мама против.

Мама считала, что стрижка — это дурной тон, и я закалывала шпильками унылый пучок на затылке.

— Пойдемте вниз, я покажу вам библиотеку, — сказала Андре.

Кто-то по-прежнему играл на рояле, пели дети, дом был полон звуков: звон посуды, топот ног. Я вошла в библиотеку: полные комплекты журнала «Ревю де дё монд»[10] начиная с самого первого номера, книги Луи Вейо, Монталамбера, проповеди Лакордера, речи графа де Мена, весь Жозеф де Местр; на маленьких круглых столиках портреты мужчин с бакенбардами и бородатых старцев — предков Андре, все они были воинствующими католиками.

И хотя они давно умерли, чувствовалось, что здесь они у себя дома. Зато Андре в окружении этих суровых господ выглядела чужой — слишком юной, слишком хрупкой и, главное, слишком живой.

Прозвонил колокол, и мы перешли в столовую. Как же их много! Я знала всех, кроме матери мадам Галлар: гладко причесанные седые волосы, типичное лицо, какое и должно быть у бабушки, — ни одной мысли на ее счет у меня не возникло. Старший брат был в сутане — он только что поступил в семинарию. Они с Малу и месье Галларом вели вечный, судя по всему, спор об избирательном праве для женщин: да, это возмутительно, что мать семейства имеет меньше прав, чем пьяница-чернорабочий, однако, возражал месье Галлар, в рабочей среде женщины более «красные», чем мужчины; в конечном счете, если закон пройдет, он будет на руку врагам церкви. Андре молчала. На дальнем конце стола близнецы кидались хлебными шариками, мадам Галлар смотрела на них с улыбкой и не вмешивалась. Впервые я осознала, что в этой улыбке кроется ловушка. Я раньше завидовала независимости Андре — и вдруг она показалась мне куда менее свободной, чем я. За ней стояло все это прошлое, ее окружали стены этого громадного дома, эта огромная семья. Тюрьма, и все выходы из нее строжайшим образом охраняются.

— Ну? Что вы думаете о нас? — неприветливо спросила Малу.

— Я? Ничего. Почему вы спрашиваете?

— Вы оглядели весь стол. Вы же что-то подумали.

— Что вас много, вот и все, — ответила я.

И сказала себе, что нужно научиться следить за выражением лица.

Выходя из-за стола, мадам Галлар обратилась к Андре:

— Ты не хочешь показать Сильви парк?

— Да-да, — согласилась Андре.

— Накиньте пальто, вечер прохладный.

Андре сняла с вешалки в вестибюле две лоденовые накидки. Горлицы спали. Мы вышли через заднюю дверь, которая вела к службам. Между каретным и дровяным сараями скулила и рвалась с цепи немецкая овчарка. Андре подошла к будке:

— Иди сюда, бедненькая Мирза, пойдем погуляем.

Она отвязала собаку, та радостно прыгнула на нее и побежала впереди нас.

— Как вам кажется, у животных есть душа? — спросила меня Андре.

— Не знаю.

— Если нет, то это страшно несправедливо! Они так же несчастны, как люди. И не понимают почему, — сказала Андре. — Это ведь еще хуже, когда не понимаешь.

Я ничего не ответила. Я так ждала этого вечера! Думала, что окажусь в самом центре жизни Андре, но никогда она не казалась мне такой далекой — с той минуты, как ее тайна обрела имя, это уже была не прежняя Андре. Мы молча шли по запущенным аллеям, где росли мальвы и васильки. В парке было множество красивых цветов и деревьев.