«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica») - [32]

Однако мне бы хотелось внести некоторую ясность в мысль Лосева о равенстве «идеологических предпосылок» сочинителя «Полтавы» и сочинителя стиха «На независимость Украины». Конечно, нам уже не удастся узнать, что было на уме у Лосева, когда он сделал это заключение. Но вычислить «идеологические предпосылки» обоих авторов не представляется мне непосильной задачей. Итак, каковы были «идеологические предпосылки» Пушкина, взявшегося за сочинение «Полтавы» в 1828 году?

Открываем книгу В. Вересаева «Пушкин в жизни» и читаем следующее. 8 сентября 1826 года Пушкин перевезен из псковской деревни, где он отбывал ссылку, прямо в канцелярию дежурного генерала Потаповa, который известил начальника главного штаба Его Императорского Величества барона Дибича о прибытии Пушкина. Николай I распорядился доставить Пушкина «в Чудов дворец, в мои комнаты, к 4 часам пополудни». Пушкин был обласкан царем и вышел оттуда в слезах. Этот факт был запротоколирован чуть ли не всеми периодическими изданиями и полусотней частных лиц. Но самой существенной мне представляется следующая запись: «Выходя из кабинета вместе с Пушкиным, государь сказал, ласково указывая на него своим приближенным: “Теперь он мой!”»[166]

В июне 1817 года Пушкин получает место в Коллегии иностранных дел в чине коллежского асессора (10-й класс Табели о рангах).

26 апреля 1828 года Российская империя объявляет войну Турции. И именно в апреле 1828 года Пушкин принимается за сочинение «Полтавы».

Царь не оставил расторопность Пушкина без благодарности. Летом 1831 года царь распорядился дать А. С. Пушкину допуск к государственным архивам для подготовки «Истории Петра».

Каковы же были «идеологические предпосылки» Бродского, сочинившего свой опус в 1992 году?

В обязанности поэта-лауреата США (а Бродский занимал этот пост в 1991–1992 годах) входило сочинение стихотворения на политическую тему. Что же могло привлечь Бродского на политической арене 1992 года? Полагаю, что самым привлекательным для него было прибытие в Америку президента Независимой России Б. Н. Ельцина, которое закончилось подписанием совместной декларации 1 февраля 1992 года, символизировавшей конец холодной войны.

Но написание стихотворения о декларациях вряд ли могло увлечь Бродского. Иное дело – параллельные события в Украине.

7 апреля 1992 года там начался раскол православной церкви. 23 июня того же года Россия и Украина подписали договор о разделе Черноморского флота, а начиная с 12 ноября 1992 года Украина отказалась от рубля и единственной полноценной денежной валютой стали карбованцы.

Как же мог реагировать на эти события Бродский?

Будь он диссидентом, то, конечно же, мог бы приветствовать попытки Украины стать независимым государством. Но Бродский был поэтом-лауреатом в Америке, которая в 1992 году разделяла настроения России. Таким образом, выбор Бродского был определен.

Теперь попробуем возвратиться к выводу Лосева. Если он прав относительно общности «исторических предпосылок» Пушкина и Бродского, их общность сводилась бы к общеизвестной формуле «поэт и царь». А это значит, что каждый из них разделял убеждение, что поэт определяет свое назначение через близость к высшей власти. Но тогда почему биограф Бродского Лосев с таким презрением оценивает суд над Бродским? Разве эти судьи не были убеждены, вполне в стиле Лосева и Бродского, что поэтом может быть лишь тот, кто служит высшей власти (в их случае – Генсеку). А это значит, что судьи имели все основания настаивать, что Бродский – не поэт.

И последнее. Лосев, должно быть, прекрасно понимал цинизм имперской позиции Бродского, писавшего «На независимость Украины». Иначе он бы не закончил эту тему очередной легендой. «На независимость Украины» была единственной поэмой, публиковать которую Бродский отказался по причине ее политического содержания, а не художественных достоинств. Он не хотел, чтобы она была воспринята как выражение русского империализма и шовинизма»,[167] – писал он.

Однако в заявлении этом не было правды. Бродский не только не отказывался, но рвался напечатать свои стихи, и они были бы напечатаны, не вмешайся в дело осторожный Томас Венцлова. Он отговорил Бродского от публикации, возможно, понимая, что времена меняются. Думаю, все это было хорошо известно Лосеву. Полагаю, он также знал о событиях, предшествующих письму Бродского Генсеку,[168] которое было отправлено накануне вылета. Вот строки, которые Лосев цитирует:

«От зла, от гнева, от ненависти – пусть именуемых праведными – никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять».[169]

Как известно, ответа на письмо не поступило. И Лосев интерпретирует этот неответ следующим образом: «Если бы Брежнев прочитал это письмо, то вряд ли бы понял там что-либо помимо неприятных слов “умрете Вы”. Лирика и философия никогда не касались сознания заматерелого партийного бюрократа».