Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней - [52]

В ожидании я усаживаюсь на край кожаного дивана рядышком с Хаей. С тех пор как мы вышли из дома, я не произнесла ни слова. Я знаю, что слов от меня никто и не ждет, но все-таки обращаюсь к тете и почти шепотом прошу ее немножко побыть со мной, когда приедут гости, и не оставлять меня с ним наедине с первых же минут, потому что мне нужно собраться с мыслями, и я не переживу, если меня сразу же отвергнут. Голос мой слегка срывается и выдает мою нервозность.

Раздается быстрый отрывистый стук в дверь, и Хави бросается ее открыть, на ходу приглаживая парик на затылке и пританцовывая от предвкушения. Глаза ее сияют, и она искренне улыбается; я же улыбаюсь нервно и вяло, и углы губ опускаются, когда я забываю держать лицо.

Я не вижу, что происходит в прихожей, но слышу топот нескольких человек, приглушенные шепотки и быстрое шарканье подошв о придверный коврик, прежде чем голоса гостей заполняют дом.

Сначала я вижу женщину в шпицеле, ту, кого буду звать швигер — свекровью, и мужчину, должно быть ее супруга, такого же низкорослого, с обвислой седой бородой и жесткими холодными глазами под сенью изрядно сморщенного лба. Дочери не видать, отмечаю я с оттенком облегчения. Я замечаю, как между супругами мелькает плоская черная бархатная шляпа — плотчик, широкие поля которого скрывают лицо того, кого мне хочется незаметно рассмотреть.

Плотчик, внезапно застываю я от шока. Не высокая бобровая шапка, как у дяди, и даже не крах-хит, как у Зейде, а плотчик! Неужели никто этого не замечает? Панический вопрос проносится у меня в голове и заполняет ее целиком. Плотчик — широкая бархатная шляпа с низкой тульей и едва заметным кантом — это признак ароина, сторонника Аарона, старшего сына ребе. В нашей семье все сплошь золли. Мы верим, что истинный наследник Сатмарской династии — это Залман Лейб, третий сын ребе. Мне следовало что-то заподозрить, учитывая, что эта семья из Кирьяс-Йоэля, где девяносто процентов местных жителей поддерживает Аарона. Но мне и в голову не приходило, что такой вариант вообще возможен. Несмотря на то что Зейде не допускает обсуждения политики в своем доме и за его столом запрещено говорить о вражде между сыновьями ребе, всегда было понятно, что дедушка не симпатизирует Аарону и его радикальным методам. И он же выдает меня за ароина?

Я совершенно выбита из колеи, но здесь, на глазах у всех, не могу ничего сказать. Парень стоит, спрятав ладони в рукавах своего черного атласного рэкла[170]: плечи ссутулены, смотрит вниз, как и положено любому скромному мальчику из ешивы. Я замечаю, что у него светлые пейсы, которые аккуратно подрезаны на уровне подбородка и закручены в толстые блестящие спиральки. Когда он двигается, они мягко пружинят вверх-вниз.

Я вижу, как кончик языка нерешительно выползает из бледно-розовых губ и украдкой проходится по ним, а затем быстро ныряет обратно, будто и не показывался. Я вижу золотистый пушок, обрамляющий тяжелую челюсть, — подростковый пушок на лице у мужчины, которому, как мне известно, двадцать два года. Не похоже, что он бреется, должно быть, у него от природы не густо с растительностью. Я знаю, что зовут его Эли[171], — так же, как и всех его ровесников, именем первого и величайшего Сатмарского Ребе, ныне усопшего, за трон которого воюет его семья, раздираемая алчностью и завистью.

Сейчас их борьба протекает в светских судах, и это шанде, хилуль Ашем[172], как говорит Зейде, позор перед Богом. (Когда он сердится, то повышает голос, стучит кулаками по столу, и от этой вибрации фарфоровые блюдца скачут, а кубки звенят.) Он ненавидит, когда наше грязное белье вываливают на всеобщее обозрение. Когда победитель будет назван и дело закроют, говорит он, больше не о чем будет спорить. Быть сатмарцем станет позорно. Может, он и прав, я не знаю. Я не чувствую себя своей среди сатмарцев. Сатмарская кровь не определяет меня, она не клеймо на моей ДНК. Уж конечно, я смогу избавиться от этого ярлыка, если захочу.

Интересно, ощущает ли себя сатмарцем Эли — чувствует ли он, что у него это в крови и что от этого никуда не деться. Я делаю мысленную пометку спросить его об этом, когда мы останемся наедине. Смелый вопрос, но я смогу спрятать его за невинными фразами. Мне нужно прочувствовать, что он такое, понять, есть ли у него собственные представления о нашем мире, или он как попугай вторит мнениям тех, кто его окружает. Пусть в вопросе брака мое слово и не имеет веса, но в эти отношения мне все-таки хотелось бы войти вооруженной всем возможным знанием и рычагами давления.

Мы набиваемся в маленькую столовую Хави и рассаживаемся за столом: я оказываюсь прямо напротив Эли, Хая справа от меня, а Баби слева, Зейде во главе стола, а Шломе, мой будущий свекор, и его жена справа от него, и где-то в хвосте суетится Хави, раздавая всем минералку и линцский торт[173]. Жесткая подушка с бархатной обивкой, на которой я сижу, кажется каменной.

Зейде и мой будущий свекор по традиции произносят двар Тора[174] и добродушно подначивают друг друга, обсуждая еженедельный отрывок из Торы. Наблюдая за тем, как они обмениваются мнениями, я испытываю явную гордость за то, что Зейде очевидно обладает в этой беседе духовным превосходством. Разве есть на свете более ученый муж, чем мой дедушка? Даже Сатмарский Ребе признал, что он талмудист-гений. Мой будущий свекор мал, как статью, так и умом, замечаю я, рассматривая его непримечательное лицо, на котором вращаются глаза-бусины. Ему бы стоило гордиться возможностью пообщаться с моим дедушкой. Я уверена, что Зейде был бы рад организовать мое замужеством с человеком происхождением повыше, но, увы, несмотря на череду недавних успехов, я, со своей-то родословной, все же не тяну на замужество с кем-то из верхушки общества.