Неофициальная история крупного писателя - [43]

. Конечно, он не может в полном смысле слова взвалить терновник на свои обнаженные плечи, однако начнет прямо с извинений и, возможно, добьется успеха.

Все разузнав, Чжуан выяснил, что Вэй Цзюе дей­ствительно является одним из руководителей комиссии. Это делало поход к нему с вязанкой терновника еще более насущным.

Вэй Цзюе жил на прежнем месте. По дороге Чжуан Чжун предавался всяким несбыточным мечтам. Эх, если бы время можно было пустить вспять и он шел бы к учителю в первый или во второй раз, если бы не было этого проклятого шестьдесят шестого года, как хорошо бы они прожили вместе с Вэем! Он до того растрогался, что чуть не всплакнул, но, увы, время вспять не пустишь. О прошлом жалеть нечего, а бу­дущее надо предвидеть! Однако еще важнее позабо­титься о настоящем, поэтому он постучал в дверь и вошел.

Крупный писатель никак не ожидал, что на сей раз при виде Вэй Цзюе он не сможет вымолвить ни слова. У него не получалось ни улыбки, ни серьезного вы­ражения лица. Он даже подумал, что его хватил пара­лич, потрогал себя за физиономию — вроде бы в поряд­ке, не перекошена. Лишь через некоторое время он немного успокоился и с присущей ему предельной искренностью начал каяться в своих грехах. Не ожидал он и того, что Вэй Цзюе, против обыкновения, раз­разится в ответ целой речью:

— Сейчас идет настоящее очищение, когда белое заступает место черного, правда заступает место лжи, люди заступают место оборотней, подлинная красота заступает место уродства...

Чжуан Чжун испуганно подумал, что этот старик называет настоящим очищением отказ от небывалой в истории, великой пролетарской культурной революции, но послушно поддакнул своему непримиримому врагу:

— Да, да, это небывалое, небывалое...— Он все-таки не решился произнести слово «очищение».

— Мы слишком искренни, слишком наивны, и это помогло тем негодяям. Они решили, что наш народ — глупый ребенок, который будет игрушкой в их руках, и чуть не завели великую китайскую нацию в пропасть...

Чжуан отметил про себя, что его учитель по-прежне­му употребляет всякие устаревшие понятия, но вслух горячо подхватил:

— Да-да, эта «банда четырех» едва не привела наш Китай к гибели!

— Не только «банда четырех», но и те, кто помогал ей. Если бы не было всяких злодеев, хулиганов, полити­ческих проституток, бесстыжих литераторов, которые превозносили ее, она не смогла бы так долго бесчин­ствовать!

Писатель с тревогой подумал: «Этот старый черт умеет пользоваться моментом! Интересно, какой титул он придумал для меня?» Но вслух сказал:

— Вы совершенно правы! Это настоящие коршуны. Я сам немало натерпелся от этих хищников и их прихвостней, достаточно вспомнить Вэй Тао...

Только теперь Вэй Цзюе взглянул прямо на него. Его всегда прищуренные глаза вдруг округлились и по­лыхнули огнем, пронизавшим писателя насквозь.

— Чжуан Чжун, хватит быть оборотнем! Довольно лицемерить, обманывать себя и других, постоянно при­спосабливаться. Люди ведь не дураки.

Вэй Цзюе говорил запальчиво, но достаточно веско и убедительно. Если бы я сказал, что его слова совер­шенно не задели Чжуана, то я был бы слишком не­справедлив к своему герою, считал бы его просто мерт­вым. Но уши Чжуан Чжуна обладали специфическим фильтром, задерживавшим все опасное. В результате они пропустили только такую мысль: «Даже если я совершил ошибку, это не страшно». Потом они провели дополнительную очистку и оставили лишь три послед­них слова: «Это не страшно». В душе писателя мигом вспыхнула надежда, и он произнес длинную речь, смысл которой состоял в том, что он хоть и находился в лагере узурпатора Цао Цао[21], но его сердце было с династи­ей Хань. Он даже сочинил историю, в которой забирал­ся чуть ли не в логово тигра, чтобы защитить своего любимого учителя, и если бы он не противостоял Вэй Тао и остальным бандитам, они могли бы дойти черт знает до чего.

— В самый опасный момент я повел с ними нерав­ный бой, притворившись больным! — воскликнул Чжу­ан, ударив себя в грудь, но, видя, что эти слова не производят на Вэй Цзюе впечатления, постарался сме­нить тон, перейдя на своего рода заклинания.— От ва­ших справедливых упреков способны прослезиться даже травы и деревья, даже камни! Я больше никогда не буду лицемерить и не позволю похоронить свое сердце. Я во что бы то ни стало должен стать настоящим человеком, критиковать себя, произвести в себе внутреннюю револю­цию. Я хочу обагрить свой штык кровью этих подонков. Вы можете быть спокойны, учитель: перед вами боец, герой, мы еще увидимся на поле боя!

И Чжуан Чжун отправился обагрять свой штык.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Смелые разоблачения, глубокий анализ и беспощадная борьба с примиренчеством открывают писателю новый путь к творчеству

В процессе обличения «банды четырех» Чжуан Чжун добился немалых успехов. Он вновь показал себя чрез­вычайно плодовитым писателем, слова из него лились потоком. С одинаковым мастерством он то набрасывал общую картину бесчинств «четверки», то останавливался на отдельных эпизодах, то рисовал красочные детали, то вспоминал утерянные факты. В каждом его обличе­нии содержался глубокий анализ, элементы обобщения и прозрения. Вот пример его стиля: