Неофициальная история крупного писателя - [41]
Этого я не слышал, начальник, ничего не слышал. А вы должны подготовиться.
Вэй (сокрушенно садится). Чего тут готовиться? Такие люди, как мы... В общем, пусть все будет как будет. Вполне возможно, что эти бабы уже проболтались и за нами сейчас придут!
В комнате звонит телефон. Вэй Тао и Чжуан Чжун испуганно смотрят на него, друг на друга, но никто не решается взять трубку. Телефон продолжает звонить. Вэй просит Чжуана взять трубку, а тот отказывается. Телефон звонит как бешеный. Вэй Тао не выдерживает и подходит.
Алло! (Облегченно.) А, это ты, мой друг! Как ты меня напугал! Что, что? Хорошие новости? Говори помедленнее! Итак, на заседании Политбюро присутствовали все четыре центральных руководителя и вид у них хороший? Отлично! Они сумели из обороны перейти в наступление и одержали победу? Прекрасно, прекрасно! (Нажимает на рычаг и набирает другой номер.) Алло! Узнаешь, кто это? Догадайся, догадайся! Так вот, я могу до срока тебе сказать, что на баранину мы пойдем. До завтра!
Вэй Тао кладет трубку и выходит из комнаты. Чжуан Чжун бежит вслед за ним.
Чжуан. Начальник, а как насчет завтрашней баранины? Я тоже...
Вэй Тао пристально смотрит на него, но ничего не отвечает.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
Крупный писатель в решающий момент произносит мудрые слова. Эти слова используются так умело, что возникает сплошная идиллия
Как говорится в стихах:
Мы не будем доискиваться, как писателю удалось примазаться к этому пиру: может быть, он предложил хозяину разделить с ним расходы, а может быть, принес в ресторан дорогого вина, но факт, что Чжуан хлестал рюмку за рюмкой, вовсю полоскал в кипящем самоварчике ломтики баранины и непрерывно болтал, потому что ему было крайне важно уравновесить то, что он вчера вечером наговорил Вэй Тао. А Вэй, раскрасневшийся от выпитого вина, вещал, опуская в кипяток очередной ломтик сырого мяса:
— Когда я услышал эти сплетни, я сразу сказал, что не верю в них. Не верю, что верховная руководительница могла пойти против партии.
— И я то же самое подумал! — подхватил Чжуан Чжун.— Ведь все четверо центральных руководителя были приближенными председателя Мао, заслуженными деятелями великой пролетарской культурной революции, неутомимыми ниспровергателями каппутистов. Поэтому вчера вечером я и сказал начальнику отдела Вэю, что если эти слухи правдивы, то они означают реставрацию капитализма!
Восхищенный собственной прозорливостью, Чжуан отхлебнул вина и решил, что он вполне удовлетворительно выдержал испытание.
Так, слово за слово, гости заговорили о том, что каждый из них слышал. Вэй Тао ударил о стол палочками для еды.
— Черт побери, слухи были такими правдоподобными, что просто в дрожь бросало! Я обязательно посоветую верховной руководительнице начать допрос всех поодиночке, чтобы докопаться, откуда пошли эти домыслы!
Чжуан Чжун бросил на него испуганный взгляд, но, подумав немного, с жаром подхватил:
— Вы совершенно правы: крепкая трава всегда выдержит напор ветра, а настоящее золото плавится только при сильном огне. Например, у меня дома висит фотография, на которой я запечатлен рядом с верховной руководительницей, так вчера один человек посоветовал мне скорее снять эту фотографию. Я, разумеется, ответил: ни за что не сниму!
— Действительно, был такой случай? — с некоторым недоверием спросил Вэй Тао.— Подобного человека самого нужно снимать!
Писатель, естественно, не уточнил, что этим человеком был он сам, Чжуан Чжун. Когда он услышал от Вэя весть об аресте четверки, у него сразу мелькнула мысль о фотографии, а когда весть не подтвердилась, был страшно доволен тем, что не начал действовать опрометчиво. Сейчас он видел, что Вэй Тао не очень-то доверяет ему, вот и выдумал себе оппонента, чтобы разоблачить его. Конечно, это вряд ли усыпило бдительность начальника, но писатель все равно был доволен своими способностями к импровизации. Боясь, что Вэй слишком крепко вцепится в его рассказ, он перевел беседу на другую тему, заговорив о сложности и остроте классовой борьбы, которая поистине выходит за пределы человеческого воображения.
Внезапно в их кабинет ворвалась запыхавшаяся женщина с криком:
— Тут такое творится, а вы все едите да пьете! Гости повернулись и узнали жену Вэй Тао. Она ообщила мужу, что его срочно вызывают на собрание, где будет сделано официальное объявление.
— О чем объявление-то? — нетерпеливо спросил Вэй.
— О свержении «банды четырех»!
Эти слова подействовали на пирующую компанию как разорвавшаяся мина или, точнее, как гипноз. Все застыли: с рюмками, бутылками, палочками в руках. Только самоварчик продолжал бурлить — и даже не столько бурлить, сколько шипеть, потому что в нем осталось совсем мало воды.
Чжуан Чжун до этого ухватил палочками тончайший ломтик сырой баранины. Теперь ломтик зашевелился, вытянулся и превратился в красную руку, которая без дальних слов вытащила писателя на сцену. Чжуан похолодевшим взором оглянулся вокруг: перед сценой чернела огромная толпа. Наконец он заметил лица Вэй Цзюе, Янь Миня и других. Это были литераторы со всей страны — мужчины и женщины, старые и молодые, живые и мертвые. Они гневно смотрели на Чжуана, и из их ртов, казалось, были готовы вылететь пули. Тут только он понял, что этот митинг собрали специально из-за него, чтобы раскритиковать, осудить его. Если каждый из них ткнет в него пальцем, он будет изрешечен; если каждый плюнет в него, он утонет в слюне. Единственный выход — скрыться! Побежав, он заскочил в какой-то тупик с высокой фабричной трубой и приделанной к ней железной лестницей, мигом вскарабкался на самый верх, глянул вниз и замер: все окружающие дома показались ему крохотными. Не удержишься — тут же разобьешься в лепешку. Но разбиваться нельзя, он должен сделать еще немало дел, выполнить множество важных задач. Чжуан стиснул лестницу, испуганно заморгал и... очнулся. Оказывается, в руках у него вовсе не лестница, а палочки для еды. Ломтик баранины, который он ими держал, давно упал на стол. Писатель с независимым видом подобрал его и уже хотел «прополоскать» в самоварчике, как вдруг обнаружил, что самоварчик весь выкипел и готов развалиться от жара.
ТРЯПИЧНАЯ КУКЛА Какое человеческое чувство сильнее всех? Конечно же любовь. Любовь вопреки, любовь несмотря ни на что, любовь ради торжества красоты жизни. Неужели Барбара наконец обретёт мир и большую любовь? Ответ - на страницах этого короткого романа Паскуале Ферро, где реальность смешивается с фантазией. МАЧЕДОНИЯ И ВАЛЕНТИНА. МУЖЕСТВО ЖЕНЩИН Женщины всегда были важной частью истории. Женщины-героини: политики, святые, воительницы... Но, может быть, наиболее важная борьба женщины - борьба за её право любить и жить по зову сердца.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.