Немного удачи - [113]

На войне Фрэнк неплохо выучился говорить по-немецки, но ему приходилось прилагать большие усилия, чтобы читать бумаги, и дело продвигалось медленно. Впрочем, некоторое время он в основном сортировал их и убирал в ящики. По крайней мере, он знал, где заканчивается одна стопка и начинается другая. Перевели уже достаточно; поразительно, сколько интересного обнаружили, однако оставалось перебрать еще великое множество бумаг. Различные американские компании ждали результатов; было обещано, что все найденное будет опубликовано и окажется в открытом доступе. Каждый вечер, когда Фрэнк покидал огромное здание – бывший ангар для самолетов – и шел к машине, он видел целые толпы людей, прочитавших еженедельный перечень патентов и процедур и вставших в очередь, чтобы купить документы или заказать те, что еще не были напечатаны.

Ничем иным Дэйтон не отличался от Ашертона, и Фрэнку там было скучно. Поэтому примерно раз в месяц он ездил в Вашингтон на своей новой машине «Студебекер Чемпион» – если ехать ночью, можно было добраться часов за шесть-семь. Артур и Лиллиан развлекали его – с Артуром на самом деле было весело, а Лиллиан забавляла его тем, что была так довольна и Артуром и Тимми. Розанна и даже Уолтер (который приехал в сентябре) говорили, что Тимми – точная копия самого Фрэнка. Иногда Фрэнк присаживался на корточки возле манежа и присматривался к Тимми. Из собственного детства он отчетливее всего помнил переплетение веревок под кроватью Уолтера и Розанны, ощущение темного, тесного пространства, которое напоминало безопасную лисью нору и освобождало его от всех открытых мест на ферме – не только двора, но и окон и дверей. Он мог лежать под кроватью и, расслабившись, глядеть на сплетенные веревки и тиковую ткань матраса. Почему-то ему нечасто разрешали это делать – он не помнил почему. В остальном его детство сводилось ко всякого рода запретам: не трогай это, слезь оттуда, не подходи к корове сзади, не давай Джейку наступить тебе на ногу, поаккуратнее на лестнице, берегись люка, не подходи к сеялке, держись от этого подальше, а если попадешь в грозу, ляг в канаву, да, при сильном ветре уборная может упасть, и остерегайся колючек шелковицы. Только под кроватью он дышал глубоко и тихо и чувствовал себя в безопасности. Он протягивал Тимми указательные пальцы, и Тимми хватался за них и подтягивался вверх, а потом, усевшись и держась за пальцы Фрэнка, начинал радостно покрикивать и смеяться.

1947

Когда Лиллиан написала Розанне, что снова беременна, Розанна ответила, что это оттого, что Лиллиан кормила из бутылочки, а не грудью. Ее это немного удивило. В больнице, вручив ей бутылочку и показав, как давать малышу Тимми молочную смесь, про это ничего не сказали. Ей также не сказали, что в смесь нужно добавлять сахар, чтобы кишечный тракт правильно работал. Об этом Лиллиан даже не стала говорить Розанне, но в том, чтобы растить Тимми в квартире, а не на ферме, было несомненное преимущество: она могла делать все так, как ей хотелось. Она с ночи стерилизовала восемь бутылочек, которые понадобятся на следующий день, и держала их в закрытом контейнере на газовой плите всю ночь. Утром она отмеряла нужное количество молочной смеси, добавляла сахар в кипяченую и охлажденную воду, смешивала воду с молоком и разливала все по одинаковым стерилизованным бутылочкам. От одной мысли о том, чтобы кормить ребенка водой, которую они брали из колодца на ферме, даже в лучшие времена, Лиллиан сковывал ужас. Но где бы Розанна взяла сухое молоко? Да, Лиллиан сама пила молоко от их коров (сливки, конечно, снимались и шли на масло), но тем, что она выжила, она скорее была обязана удаче, чем чему-либо другому. А одна из них не выжила – Мэри Элизабет. Лиллиан точно не знала, отчего умерла ее сестра; это было до ее рождения, а спросить у матери она почему-то не осмеливалась. Может, спросит у Фрэнка, когда он снова приедет. Подобные мысли приходили ей в голову, когда она готовила смесь для Тимми на день. А еще паблум, яблочное пюре и сдобные сухари – он хорошо кушал. Он больше не дремал по утрам, но хорошо засыпал днем, ровно в два часа, как говорилось в книге, и в семь тридцать вечера, что значило, что просыпался он в пять, за час до того, как должен был, согласно книге. Когда Лиллиан написала Розанне и спросила о том, как спали она и ее братья и сестра, Розанна ответила: «О боже, то засыпали, то просыпались. Я помню только Клэр, которая дрыхла, как бревно, в гостиной. И тебя, конечно. Ты была идеальным ребенком. До тебя ничего не помню. Помню, как-то раз я уложила Генри спать, а он взял и зачем-то вышел через заднюю дверь. Кажется, он дошел чуть ли не до амбара, прежде чем я поймала его».

Теперь Генри был идеальным ребенком, красивым и аккуратным, прилежным учеником, от которого не должно было быть никаких проблем. В этом году ему исполнялось пятнадцать, и он уже был слишком хорош для Университета штата Айова. Розанна думала, что он непременно поступит в Айовский университет и выучится на врача.

Каждое утро Лиллиан закутывала Тимми в зимнюю одежду и несла его вниз по лестнице. Они подали заявление на другую квартиру на первом этаже, но ее пока не освободили. Детская коляска стояла в коридоре за входной дверью. Артур приковал ее цепью к перилам и повесил замок. Лиллиан смущалась, если люди видели, как она снимает замок, а еще было нелегко протащить коляску через две ступеньки к пандусу. А еще, если на пандусе отпустить ручку коляски хотя бы на секунду, та покатится, и Лиллиан не составляло труда вообразить, как она набирает скорость, перескакивает через следующие две ступеньки, пересекает тротуар и вылетает на улицу. На проезжей части всегда было полно машин – как же они с Артуром не заметили все эти опасности, когда подписывали договор об аренде? Такие мысли одолевали ее, когда она выходила гулять. Но в книге утверждалось, что гулять следует обязательно, ребенок должен каждый день дышать свежим воздухом, даже в дождь или снег, для этого у коляски был капюшон. Выйдя, она, как правило, гуляла по улицам или шла в супермаркет и рассматривала полки с детским питанием, пытаясь решить, что бы еще попробовать. Из того, что рассказала ей Розанна, Лиллиан больше всего встревожило, что она сама в детстве любила печень – телячью печень, которую Розанна обваливала в муке с приправами и как следует прожаривала в масле. «Больше никто это не любил, но тебе всегда было мало». Лиллиан ни за что не стала бы кормить Тимми печенью.