Немного удачи - [115]

– Что здесь происходит? – спросила она.

– Ну, ей нужны очки, но я не могу понять…

– Клэр, ты мешаешь доктору Хиксу?

Клэр покачала головой.

Очки она все-таки получила. У доктора Хикса их было много, в разных оправах. Клэр села перед зеркалом, и доктор Хикс начал пробовать одну пару за другой.

– Что ж, у нее круглое лицо, так что…

– Мне ее лицо не кажется круглым, – возразила мама. – Скорее сердцевидным.

– Ну, видите ли, вот эта круглая оправа ей больше идет. Для сердцевидного лица больше подходит оправа пошире. Может, если ей распустить волосы, а не заплетать косы…

Мама пропустила его слова мимо ушей.

– По-моему, она нормально выглядит в круглой оправе. Но какая самая прочная? Эти стоят тридцать долларов?

– Да, и оправа входит в стоимость, но еще за десять долларов я могу предложить вам новый тип линз. Они гораздо более гибкие. Их намного труднее разбить.

– Уверена, Клэр будет с ними очень осторожна.

В конце концов они все же купили очки с новыми линзами. Каждый день, утром, после школы и ночью перед сном, если Клэр не надевала очки, мама спрашивала, где они. Клэр нервничала – когда мама говорила особенным тоном, Клэр по инерции поднимала руку к лицу, не потому, что не знала, на ней ли очки, а потому, что не знала, где они. Разве ей не все равно, хорошо она видит или нет?

Конечно, ей не все равно, и разница, честно говоря, заметна, но очки – это большая ответственность. Проще сесть в первом ряду, наклониться к доске и прищуриться, чем следить за проклятой штуковиной. К тому же каждый раз, когда она не знала, где очки, мама с папой начинали спорить.

– Этот ребенок когда-нибудь научится следить за своими вещами? – спрашивала мама, а папа говорил:

– Да нормально она со всем справляется. Проблема в том, что теперь ты носишься только с одним ребенком. Тебе не хватает забот и хаоса вокруг.

– Генри все еще живет дома.

– Но если ты пытаешься носиться с Генри, он просто уходит.

– Ей восемь лет. С восьмилетними детьми как раз и нужно носиться.

Уолтер пожимал плечами и гладил Клэр по волосам, по голове, на которой находилось ее круглое лицо. Ночью в постели, сняв очки и аккуратно положив их на тумбочку возле кровати – всегда дужками вниз, ни в коем случае не линзами, – она ложилась на спину и нажимала ладонями на скулы. Она нажимала изо всех сил, трижды досчитав до ста, а потом засыпала, оттягивая подбородок вниз. Очки – это и без того плохо, круглое лицо – тоже, но очки и круглое лицо – это безнадежно.

Когда кончилась школа, Генри решил разобрать свои книги. Стоял жаркий день, поэтому он открыл оба окна и дверь в главную часть дома. Он разгладил покрывало на кровати и вытащил книги, автора за автором. Сейчас они стояли по алфавиту, но лучше, разумеется, расставить их в хронологическом порядке. Однако возникал вопрос, на который он пока не нашел ответа: если брать хронологический порядок, нужно ли учитывать национальные барьеры и оставаться в пределах одной нации? И еще: нация – это то же самое, что культура? Второй вопрос – это переводы. Пока что в оригинале Генри умел читать только по-французски и по-немецки. Бабушка Мэри подарила ему несколько немецких книг: трилогию Фридриха Шиллера «Валленштейн», зачитанные экземпляры «Страданий юного Вертера» и «Фауста» и книгу под названием «Землетрясение в Чили» Генриха фон Клейста, которую Генри не осилил (судя по ее виду, ее никто не осилил). Еще у него были молитвенник и книга гимнов. Конечно, теперь было невозможно купить где-нибудь книги на немецком, а попросить их в библиотеке Генри не осмеливался. На французском у него было только две книги – «Госпожа Бовари» и «Три мушкетера», которые ему дала мадам Хох, учительница французского, обе в серийном оформлении «Bibliothèque de la Pléiade». Он был ее любимым учеником. Эти книги на немецком и французском он поставил в конце книжной полки. После этого он решил расставить переводы в хронологическом порядке по авторам и все книги одного автора тоже в хронологическом порядке.

Больше всего у него было книг Чарльза Диккенса, Роберта Луиса Стивенсона и Уилки Коллинза, а еще все пьесы Шекспира, которые он прочел зимой от корки до корки, хотя вынужден был признать, что понял не очень много. В школе они уже читали «Двенадцатую ночь» и «Много шума из ничего», а в одиннадцатом классе им предстояло читать «Гамлета». «Гамлет» ему, в общем-то, понравился. Он поставил Шекспира на полку над «Тремя мушкетерами». Из всех пьес больше всего ему понравились «Мера за меру» и «Макбет». За их сюжетом легко было следить, и в них описывалось то, что напоминало ему первый год старшей школы.

Расставляя книги по полкам, Генри был весьма доволен выбранным порядком, но не мог решить, как быть с книгами, которые он украл из библиотеки. Свидетельство о том, что это библиотечные книги, располагалось на переплете, и он, конечно же, не мог срезать переплет, испортив таким образом книги. Он уже безуспешно пытался стереть номера и даже слегка смочил их спиртом. Все без толку. Украденные книги хранились у него под кроватью и были его любимыми, поэтому он их и украл. Вряд ли кто-то хватился бы их. Если в Ашертоне, по крайней мере в Северном Ашертоне, был другой школьник, который интересовался такими книгами, как «История Тома Джонса, найденыша», «Отец Горио», перевод с французского, «Обломов» и «Мертвые души», перевод с русского, и «Беовульф» в оригинале (это Генри не мог прочитать), то Генри понятия не имел, кто он. Он сам обнаружил эти книги, когда бродил между стеллажами, и ни одну из них не брали с начала войны. Они были пыльные и жесткие, и Генри чувствовал, что спас их. Он сразу же прочел их все, кроме «Беовульфа», засиживаясь допоздна каждую ночь (в случае «Тома Джонса» аж до утра), а поскольку он их украл, никто их не хватился и вообще не знал, где они. Существовала некоторая вероятность того, что их найдет мама, но Генри поддерживал у себя в комнате порядок, каждый день сам застилал постель и вел себя открыто, не давая маме поводов рыться в его вещах.