Неизвестные мгновенья их славы - [24]
Да… не зря нам завидовали артемовские соседи, люди из простых шахтерских семей. В Москве мы оказались в раю. Нам не нужно ни о чем заботиться: во дворе — домовая кухня, питание, какое хочешь; к нашим услугам спецраспределитель, спецателье. Мы были хорошо одеты, особенно мама, ведь ей приходилось вместе с папой бывать на правительственных приемах, на премьерах в театрах. Правда, папа очень часто и строго напоминал нам, что мы должны быть скромными, просить только самое необходимое. Я это понимала, но все равно чувствовала себя на седьмом небе, особенно после встречи со Сталиным».
Я прервала взволнованный рассказ и попросила:
— Ирина Николаевна, вспомните, где и когда это было?
— Вы знаете… в той среде, в которой мы оказались, проявлялся интерес к семьям, которые были у главных людей страны. Мы стояли на гостевых трибунах возле мавзолея во время демонстраций, для нас устраивались праздники, родители нас брали с собой в театры. И вот однажды папа позвонил и сказал, что мы все втроем пойдем в Большой театр смотреть балет «Лебединое озеро». Нас посадили в партер близко от сцены. Танцевала Семенова. Моему восторгу от всего увиденного не было предела. И вдруг в антракте папа маме говорит, чтобы нас подождала, берет меня за руку и куда-то ведет по лестнице. Остановился он перед какой-то дверью и вошел. Я читаю табличку: «Ложа». И тут дверь открывается, из нее выглядывает Каганович и манит меня к себе рукой. Я вошла в ложу и… оказалась перед Сталиным. Он сидел в глубине ложи вполоборота, почти прижавшись к стене плечом. Глаза его мне показались очень добрыми. Он спросил:
— Как тебя зовут? — Я четко ответила:
— Ира Левченко.
— А как ты учишься?
— Хорошо.
Наверное, для Сталина разговор был окончен и мне надо бы уйти, но я стояла и не могла отвести от него глаз. Пауза затянулась. Сталин слегка улыбнулся и снова обратился ко мне:
— Вот ты говоришь, что учишься хорошо, а ведь надо учиться еще лучше. На отлично.
Тут я совсем осмелела, вскинула руку и пионерском салюте (Господи! Давала ему клятву, как Богу…)
— Обещаю, дорогой товарищ Сталин, учиться еще лучше.
Он широко улыбнулся, похлопал меня по плечу:
— Вот это хорошо! Очень хорошо! Расти, и будь такой, как твой отец. Твоему отцу я могу доверить свою голову.
Тут Ворошилов потянул меня за руку и посадил рядом с собой. Началось второе действие, и я все это время сидела рядом с ним.
Давши обещание самому Сталину учиться на отлично, мне пришлось налечь на учебу, и четверть я закончила без оценок «хорошо».
Маму взяли на работу в наркомат тяжелого машиностроения. Чтобы мы с сестренкой были под присмотром, к нам приехала из Кадиевки младшая мамина сестра, которую мы все звали Котей. Она очень хотела поступить в университет и пока готовилась. Нам была положена домработница, но родители от ее помощи отказались.
Мы считали свою жизнь очень счастливой. Правда, я стала замечать, что папа дома редко бывает веселым. А однажды я совершенно случайно услышала разговор родителей. Я допоздна что-то читала, а они сидели за круглым столиком в гостиной. Папин голос: «Ты знаешь, Лидуша, он очень суровый человек. С подчиненными грубый, резкий… Как мы смотрим на нового человека? Сначала в лицо. Сверху вниз. А он смотрит снизу вверх».
Я подошла поближе.
Мамин голос: «Ну, что ж ты хочешь? Он же сапожник. Это его единственная профессия…» Я увидела, как они склонили головы друг к другу, папа вздохнул и сказал: «Как же было хорошо у нас дома…» (Боже, всю жизнь я вспоминаю эти папины слова и то горькое сожаление, с которым он их сказал!)
Как-то я спросила маму, почему наш папа так часто бывает в разъездах по всей стране? Мама подумала, потом усадила меня за тот же круглый столик, который мы прозвали «разговорным», сама села рядом и стала говорить очень тихо и доверительно, как со взрослой.
— Видишь ли, Ирочка, Лазарь Моисеевич очень большой вождь. Товарищ Сталин поручает ему много ответственных дел. Каганович не только руководит работой железных дорог, он еще и нарком тяжелой промышленности, руководит строительством самого лучшего в мире московского метрополитена. Одному человеку трудно справиться, и тут, конечно, ему нужны хорошие помощники, такие, как наш папа. На твой вопрос я ответила. Только ты об этом ни-ко-му, ни-ког-да не рассказывай. Считай, что это государственная тайна.
Так как мы всей семьей собирались редко, папа любил, когда мы его встречали прямо на вокзале. Присылал телеграмму с указанием времени и места встречи. Получаем срочное сообщение: «28 ноября 16.40. Курский вокзал. Салон-вагон. Жду встречи. Папа».
Стоим на перроне — мама, я и папин секретарь. Приходит поезд. Папиного вагона нет. Мама — к начальнику поезда, а тот: «Спец-вагон замнаркома Левченко с поездом не шел». Мама — к начальнику вокзала: «Кроме телеграммы мой муж сегодня утром звонил по телефону домой, он был километров триста от Москвы… На какой-то маленькой станции…» Начальник вокзала пожал плечами: «Мне никто ничего не докладывал…»
Мы стали ждать следующий поезд, уверенные в ошибке, неточности. Но и в прибывшем составе папиного вагона не оказалось. Он пропал неизвестно куда».
Книга Аллы Зубовой «Под знаком Стрельца» рассказывает о знаменитых людях, ставших богатейшим достоянием российской культуры ХХ века. Автору посчастливилось долгие годы близко знать своих героев, дружить с ними, быть свидетелем забавных, смешных, грустных случаев в их жизни. Книга привлечет читателя сочетанием лёгкого стиля с мягким добрым юмором. Автор благодарит Министерство культуры РФ за финансовую поддержку.
Автор этой книги, Д. В. Павлов, 30 лет находился на постах наркома и министра торговли СССР и РСФСР, министра пищевой промышленности СССР, а в годы Отечественной войны был начальником Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии. В книге повествуется о многих важных событиях из истории нашей страны, очевидцем и участником которых был автор, о героических днях блокады Ленинграда, о сложностях решения экономических проблем в мирные и военные годы. В книге много ярких эпизодов, интересных рассказов о видных деятелях партии и государства, ученых, общественных деятелях.
Мемуары Герхарда Шрёдера стоит прочесть, и прочесть внимательно. Это не скрупулезная хроника событий — хронологический порядок глав сознательно нарушен. Но это и не развернутая автобиография — Шрёдер очень скуп в деталях, относящихся к своему возмужанию, ограничиваясь самым необходимым, хотя автобиографические заметки парня из бедной рабочей семьи в провинциальном городке, делавшего себя упорным трудом и доросшего до вершины политической карьеры, можно было бы читать как неореалистический роман. Шрёдер — и прагматик, и идеалист.
Непокорный вольнодумец, презревший легкий путь к успеху, Клод Дебюсси на протяжении всей жизни (1862–1918) подвергался самой жесткой критике. Композитор постоянно искал новые гармонии и ритмы, стремился посредством музыки выразить ощущения и образы. Большой почитатель импрессионистов, он черпал вдохновение в искусстве и литературе, кроме того, его не оставляла равнодушным восточная и испанская музыка. В своих произведениях он сумел освободиться от романтической традиции и влияния музыкального наследия Вагнера, произвел революционный переворот во французской музыке и занял особое место среди французских композиторов.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.