Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - [44]

И проникнуть в преисподние пропасти

До самой средины земли.

«И чего бояться, —

Говорит он, — если рог мой при мне?

Отшатну им трехгортанного пса,

Прогоню Плутона и Вельзевула!»

6 Сходит он с крылатого скакуна,

Вяжет его к гнутому дереву,

И спускается в черную пещеру —

Рог в руке, в роге жизнь его и смерть.

Только сделал он несколько шагов —

Дым бьет в нос, бьет в глаз,

Гуще серы, черней смолы, —

Но и это Астольфу не преграда.

7 Что ни шаг, то гуще мрак, круче дым,

И уже

Мнится, что вперед он не в силах

И пора выручаться вспять.

Вдруг он видит:

Что-то движется над его головою,

Как на виселице труп на ветру,

Много дней дождем мытый, солнцем сушенный»

8 Так бессветно, почти черно

Было в дымном подземельном ущелье,

Что не видно и не внятно Астольфу,

Кто над ним проносится в вышине.

Хочет он доведать его мечом

И раз и два, —

Но сие, должно быть, бесплотный дух:

Меч как будто рубит по воздуху.

9 И вдруг слышится скорбный глас:

«Ах, идущий, иди, но не вреди!

Слишком тяжек и этот черный дым,

Все пронявший здесь от адского пламени».

Изумленный герцог

Встал и молвит: «Коли Господь всемилостиво

Обескрылит душащий тебя дым, —

Дай мне весть о том, кто ты есть;

10 А желаешь ли о себе уведомить

Белый свет, — я готов служить!»

Тень ответствует:

«Мне любезно ожить в людской молве,

И такая во мне к тому охота,

Что исторгну я рассказ из души

И поведаю мое имя и быль,

Хоть и больно мне от каждого слова.

Здесь Лидия рассказывает ему,

11 Государь, я — Лидия,[184]

Дочь большого лидийского царя,

Приговором правосудного Господа

Обреченная на дымную казнь,

Потому что к верному любовнику моему

Я не знала ни жалости, ни милости.

Здесь без счету таких, как я, —

Каков грех, такова и кара.

12 Еще глубже, где гуще дым и хуже,[185]

Здесь терзается злая Анаксарета:

Ее плоть каменеет на земле,

А душа принимает муки,

Потому что удрученного ею

Допустила влюбленного до петли.

Рядом Дафна горюет, что не в меру

Истомила Аполлона гоньбою;

13 Но не в мочь

Исчислять мне их каждую за каждой,

Ибо свыше всякого счета

Здесь томится неблагодарных жен;

Но еще того более — мужчин,

За такую же страждущих вину,

Но в страшнейшей наказуемых бездне,

Где слепит их дым и палит их огнь.

14 Женский пол мужского доверчивее,[186]

Оттого и тяжелейшая казнь

Их злодеям: здесь Тесей и Ясон,

Здесь смутитель Латинова царенья,

Здесь и тот, чьей кровью

Стыд Фамари омыл Авессалом;

И еще они, и еще оне,

Обманув те супруг, а те супругов.

15 Но мой сказ не о них, а обо мне

И о той вине, какою мучусь.,

Я была так прекрасна и горда,

Что никто не краше и не надменнее;

И что я не сказала бы сама,

Красоты во мне больше ли, гордыни ли,

Потому что краса, пленяя взоры,

И родит в душе гордыню и спесь.

как воевал для нее Альцест,

16 А в то время во Фракии был рыцарь,

Слывший лучшим на свете меж воителей,

И от верных слышавший самовидцев

О моей несравненной красе и прелести.

И пришло ему в ум

Мне единой вверить свою любовь,

Полагая славною своею доблестью

Стать любезну моей душе.

17 Пришел в Лидию, увидел меня

И пленился пленом еще безвыходнейшим;

Вчелся в рыцари отчего двора,

Процвел славою, —

Долго бы мне сказывать, каковы

Многоразные явлены и дивные

Доблести в неисчетных его подвигах

Пред неблагодарным королем.

18 Карию, Памфилию, Киликию[187]

Он повергнул отчему скипетру, —

Без него ни на кого никакого

Войска и не сылывал государь.

А когда подумалось молодцу,

Что уже заслуги к тому довольны,

Он пришел к королю за те победы

Испросить в награду — моей руки.

19 Тут его король и отверг,

Назначавший меня к большему браку,

А не для того, у которого,

Кроме доблести, ничего и нет.

Ибо скаредность и корысть,

В коих корни всяческого порока,

Так глушили отчий дух, что к достоинству

Он невнятлив, словно к лире осел.

20 Альцест

(Таково было имя того рыцаря)

От облагодетельствованного увидевшись

Оскорблен, отъезжает прочь,

Угрожая, что немало раскается

Мой отец, поскупившись на меня.

А отъехал он к, царю Арменийскому,

Моего отца сопернику и врагу,

21 И того арменийского царя

Он взбивает на брань против лидийского,

А за всюду славные свои подвиги

Сам встает в челе его полков.

Он сулит

Все плоды всех побед царю Армении,

А единую мою красоту —

В дар себе.

22 Не сказать, не смерить,

Сколько было урону в той войне:

Он разбил четыре воинства,

Он в год

Не оставил отцу ни пяди царства,

Кроме только замка

На утесе неприступной скалы,

Где тот скрылся с сокровищами и с ближними.

23 Здесь осев осадою,

Он в такое привел отца отчаяние,

Что уже отец готов

Дать меня ему в жены и в невольницы

И за мной полцарства,

Лишь бы остальную избыть беду,

Потому что уже ему приходится

И паденье, и плен, и смерть.

как она обнадежила его ложною любовью,

24 А пока не пал,

Он пытает всякое средство

И меня, причину его невзгод,

С той скалы отсылает во стан Альцеста.

Я иду,

Чтоб предаться ему в добычу

И молить за то сменить гнев на милость

И оставить отцу отцово царство.

25 Как заслышал Альцест про мой приход,

Выбегает бледен и трепетен,

Будто он и не победитель,

А разбит и в плену.

Видя его жар,

Завожу я речь не так, как задумывала,

А по выдавшемуся случаю:

Какова его страсть, такова и моя мысль.

26 Начинаю бранить его любовь

И жестокость, от которой столь стражду,

Потому что у моего отца

Столь он круто требовал меня силою, —