Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - [36]

На учтивый Брадамантин поклон

Так она мила и любезна,

Что встает навстречу и с ясным взором

Берет за руку и ведет к очагу.

79 Отлагает воительница щит,

Съемлет шлем,

А со шлемом и золотой наголовник,

Одержатель девических ее волос.

Пали кудри,

Окутали плечи

И являют взорам красавицу,

Чья не меньше доблести красота.

80 Как раскроется занавес,[124]

И очам в свете тысячи светцов

Встанут своды, встанут дворцы

В золоте, и в росписях, и в ваяньях,

Или как изъявится из-за тучи

Солнцев ясный и яркий лик, —

Так, сняв шлем,

Разверзает она райскую прелесть.

81 Исцелительно выстриженные мнихом,[125]

Стали кудри хоть и не те, что были,

Но уже такой долготы,

Что невмочь им быть узлом на затылке.

Узнает воительницу

Видывавший ее в деле не раз

Башенник,

И еще к ней любезнее и почтительнее.

82 Сели при очаге

И питают слух приятной беседою,

Между тем как для телесных потреб

Не замедливает и прочее питание.

Спрашивает гостья гостиника,

Давний или новый,

И с кого здесь пошел такой обычай?

А хозяин повел такую повесть.

Ей рассказывают историю Тристанова замка

83 Во властвование короля Фарамонда[126]

Была у королевича Клодиона

Красавица, нежностью и вежественностью

Несравненная в оные времена.

Так он к ней был страстен,

Что не оставлял ее взглядом,

Словно Аргус, блюдущий Ио, —

Какова любовь, такова ревность.

84 Он держал ее в этом отчем замке,

Из которого — ни ногой,

А при нем было десять рыцарей,

Самолучших во французской земле.

Здесь и принял он славного паладина

Тристана, сопутствуемого дамою,

Им отбитой у злого великана,

Ее влекшего силою в полон.

85 Тристан прибыл в час, когда солнце

Уже минуло берега Севильи,

И просил себе входа и приема,

Ибо нет иного на двадцать верст.

Клодион же, многолюбивый

И многоревнивый, ответил,

Что пока здесь красавица, ни единому

Пришлецу сюда входа нет.

86 Долгими повторными уговорами

Не сумевши рыцарь снискать пристанище,

Говорит: «Чего не хочешь охотою,

Сделаешь неволею!»

И сурово бросает вызов

Клодиону с его десятерыми,

Посулив ему копьем и мечом

Обличить его низменное невежество, —

87 С уговором: ежели королевич

С его присными будет бит,

А Тристан усидит в седле, —

Быть Тристану в башне, а им на холоде.

Не стерпевши такового позора,

Королевич идет на смертный бой:

Свержен сам и свержены десять рыцарей,

Тристан — в башню, ворота — на запор.

88 Вошед в башню, видит красавицу,

Столь любезную прежнему господину, —

Ту, которой нещедрая Природа

Несравненных не пожалела красот, —

И вступает с ней в добрую беседу,

Между тем как изгнанный страждет страстью,

Горит горем и взывает к победителю

Снизойти к мольбе — вернуть даму.

89 Хоть Тристану она не дорога,[127]

А мила лишь Изольда, кроме коей

Не велит ему колдовской напиток

Ни любить кого, ни ласкать, —

Но чтобы воздать Клодиону

За его злоумышленную грубость,

Говорит он: «А было бы неладно

Столь прелестную выдать из этих стен!

90 Если же Клодиону тоска

Спать под небом одному, без подруги,

То со мною есть другая дама,

Хоть не столь, а тоже хороша;

Я ее готов

Отпустить на полную его волю,

Но красивейшая

По закону и праву будь с сильнейшим».

91 Отлученный, огорченный, осмеянный,

Клодион промаялся до зари,

Как на страже

Вокруг замка, где вольно спал осиливший,

И томясь не от ветра и от стужи,

А в тоске по отъявшейся подруге.

На заре Тристан

Воротил ненадобную красавицу

92 И унял его тоску заверением,

Что какою взял, такою и отдал,

^довольствуясь тем, что королевич

Проскучал под звездами всю ту ночь,

Хоть его нестаточное невежество

Заслужило и худшего позора;

Не в зачет ему и то, что причиною

Таковых поступков была Любовь,

93 Ибо долг Любви — претворять

Грубость в вежество, а не в грубость вежество.

С тем Тристан и в путь,

Клодион же скорей из башни вон,

Поручивши ее ближнему рыцарю

С уговором на будущие времена:

Кто придет под кров,

С тем отныне такому быть обычаю:

94 Какой рыцарь сильнее и какая

Дама краше, тем и приют,

А кто будет побит, тот прочь

Из покоя и ночуй в чистом поле.

Оттого и пошел обычай,

И вы видите: так и по сей день».

А пока башенник вел свой сказ,

Стольник стелет обильный стол,

Улланию хотят выгнать из замка,

95 Стелет стол в просторной палате,

Краше той палаты не видывано,

И вот входят девушки, в руках — факелы,

И ведут Брадаманту в трапезную сень.

Как вошла она об руку со спутницею —

У обеих разбежались глаза:

Таково все крутые стены

Крыты сплошь отменною росписью.

96 Такова краса всех сторон,

Что в забаву глазам, в забвенье брашнам,

Хоть усталая дневными трудами

И взыскует подкрепления плоть.

Скорбно стольнику, скорбно повару,

Что стоит и простывает снедь,

И сказали они так: «А не лучше ли

Напитать прежде глад, а после — глаз?»

97 Сели,

Простирают к яствам персты,

Как вдруг башенник видит, что нельзя

В одной башне быть двум прекрасным дамам:

Кто краше — спи всю ночь, кто некраше — ступай прочь

В хлещущий ливень и свищущий ветер!

Делать нечего: коль не вместе прибыли,

То одна другую гони с гнезда!

98 Зовет двух стариков

И зовет бывалых домашних женщин,

Все глядят на одну и на другую

И равняют, и мерят красоту,

А потом гласят,

Что заведомо краше дочь Амонова,

И победна в споре красы,

Как была победна в споре доблести.

99 А исландской посланнице,

Предстоявшей с немалою тревогою,

Говорит хозяин: «Госпожа,