Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - [122]

Он был отвергнут. И его-то лик

Мне придала коварная Милисса.

От чар ее я изменился вмиг:

Мои глаза иным огнем зажглися,

И голос мне, и цвет волос, и стан

Соперника волшебницей был дан.

35 Уверивши жену, что удалился

Надолго я в предел страны иной,

Я в образе обманном воротился;

Волшебница была моим слугой;

Сокровища — кто б ими не прельстился! —

Бесценные она несла за мной.

И с умыслом преступно-лживым в дом мой

Вступили мы дорогою знакомой.

36 Томясь разлукою, жена моя

Искала во дворце уединенья;

К ней в комнату проник нежданно я.

Я высказал ей страсти уверенья;

Моих желаний пылких не тая,

Открыл пред нею дивные каменья,

Сверкнувшие волшебным блеском вдруг —

Рубины, бриллианты и жемчуг.

37 Я ей сказал, что много я имею

Таких богатств, и все ей, все отдам,

Что муж ее не ценит, если с нею

Он добровольно разлучился сам;

Ужель любовью пламенной моею

И в этот час, благоприятный нам,

Она не тронется, ужели нет награды

Столь долгому томленью без отрады?

38 Она была возмущена душой

И замолчать велела мне сначала;

Но, драгоценности увидев пред собой,

Затихла вдруг и любоваться стала

Их дивным блеском, и потом с мольбой

Прерывисто и тихо мне сказала,

Что не откажет мне ни в чем она,

Коль тайна будет мной сохранена.

39 Мне в грудь стрелой отравленной впилися

Ее слова, мне сердце сжал испуг,

В устах моленья страсти прервалися,

Я замер, бледен от душевных мук;

И в этот миг коварная Милисса

Мне прежний образ возвратила вдруг.

Представь жены внезапное смущенье,

Когда свершилось это превращенье!

40 И гнев и стыд черты ее лица

Суровою недвижностью сковали.

Казалося, два бледных мертвеца

Друг перед другом молча мы стояли,

Не чувствуя, как бились в нас сердца…

И наконец воскликнул я в печали:

«Так вот как ты хранишь любви обет!»

Но лишь рыданья услыхал в ответ.

41 Стыд, овладевший ею на мгновенье,

Сменился скоро злобою: она

Была обманом, полным подозренья,

До глубины души оскорблена.

В ней ненависть проснулась, жажда мщенья,

И в час ночной, когда покоем сна

Объят был замок, тайно удалилась

Она к реке и, сев на лодку, скрылась.

42 Она бежала к рыцарю тому,

Чей образ принял я для испытанья

Ее любви. Безумью моему

И низкому обману в наказанье

Она навеки отдалась ему,

И я один остался, чтоб сознанье

Невыносимое вины моей

Меня терзало с каждым днем живей.

43 Она живет счастливо, надо мною

Она смеется в счастии, а я

Терзаюся раскаянья тоскою

И день и ночь ее в груди тая.

И, верь, давно могилой роковою

Я был бы взят, но злая скорбь моя

Порой себе находит облегченье

В одном, довольно грустном утешенье:

44 Уж десять лет страдаю я, и вот

До сей поры мне видеть не случалось,

Чтоб осушить мог эту чашу тот,

Кто брал ее: вино на грудь сливалось

У всех мужей. Мне бодрость придает,

Мысль горькая, что и другим досталась

В удел судьба печальная моя,

И этой мыслью оживляюсь я.

45 Да, я сгубил безумным испытаньем

Любовь жены; и счастье и покой

Я навсегда утратил, и страданьем

Их заменил. Обман Милиссы злой

И для нее был горьким наказаньем:

Волшебница не овладела мной,

Я в ней несчастия причину видел,

И от души ее возненавидел.

46 К ее любви был равнодушен я,

Она холодностью моей терзалась,

И непонятна ненависть моя

Ее душе тоскующей казалась.

Томима горем, здешние края

Она покинула, и что с ней сталось,

И где она теперь живет, — Бог весть:

С тех пор о ней не доходила весть».

47 Он кончил речь, и с горькою слезою

Поник челом. Сочувствуя ему,

Молчал Ринальдо с тайною тоскою,

И наконец сказал: «По-моему,

Ты был неосторожен, ты душою

Настойчиво стремился сам к тому,

Чего желать мы не должны. Жестоко

Ты был за то наказан мщеньем рока.

48 Что блеск сокровищ овладел душой

Твоей жены — я не дивлюсь нимало:

Не сыщется средь женщин и одной

Из десяти, чтоб твердо устояла

Пред золотом; и меньшею ценой

Корысть не раз их верность покупала;

Да и мужчины — мало ль есть таких,

Что продают легко друзей своих?

49 Вот почему тебе не должно было

С оружием столь острым нападать

На женщину: ведь золото есть сила,

Что сталь и мрамор может сокрушать;

И если бы твой опыт приложила

Жена к тебе: ты мог ли устоять?

Размыслить было надобно об этом

И пренебречь волшебницы советом».

[ПОСЛЕДНИЙ БОЙ РУДЖЬЕРА С РОДОМОНТОМ] XLVI, 101–140 (Е. Солонович, 1988)

101 В последний день Руджеру ошуюю

Карл место на пиру определил,

Дав Брадаманте место одесную, —

Столь был союз их брачный Карлу мил,

Как вдруг почти к пирующим вплотную

Весь в черном всадник лошадь осадил.

Он полем из окрестности примчался

И горделивым видом отличался.

102 То царь алжирский был, что, мост кляня,

Где девой посрамлен, зарекся браться

За меч с тех пор, садиться на коня

И в ратные доспехи облачаться

В теченье года, месяца и дня

И на люди из кельи появляться.

Так было в старину заведено

У рыцарей снимать с себя пятно.

103 О Карле, о своем ли властелине

Столь долго вряд ли он не слышать мог,

Но, словно бы их не было в помине,

Год, месяц, день выдерживал зарок.

И вот он здесь, поскольку может ныне,

Когда уже истек обета срок,

Себе коня позволить без помехи,

Булат, копье и новые доспехи.

104 Нет чтоб сойти с коня, отдать поклон,

Явив и Карлу и двору почтенье!

Подчеркнуто выказывает он

Пирующим свое пренебреженье.

Да как он смеет! Каждый поражен,

У каждого в глазах недоуменье.