Небесное Притяжение - [14]

Как-то поручили вымыть в казарме окна. Хвалей кинул тряпку на пол, снял протереть очки.

— Помнишь, я про свою девушку рассказывал? — спросил он тусклым голосом.

Мы научились чувствовать настроение друг друга по интонациям.

— Это которая подарила трусы с китами? — улыбнулся я, чувствуя, что Димке не до шуток.

— Ага, — он кивнул головой, надел очки, уставился в окно.

— Я письмо от неё получил.

— Пишет, что выходит замуж? — в лоб спросил я, если что-то болит, лечить надо сразу, без сантиментов.

— Ага, послезавтра.

— Переживаешь?

— Не знаю. Обидно.

— Димка, значит, это была не любовь, а ложь. Пусть выходит, тебе повезло, что не дождалась. Скатертью дорога. Дай срок, я тебя познакомлю с такими девушками — закачаешься.

— Значит ложь? — Он оглянулся, поймал мой взгляд. — После армии, не хочу возвращаться в Черный город.

— А кто хочет? Придется. Нам некуда деваться.

— Хочу жить на море. Поедешь со мной? Ты не представляешь, какой там воздух. А волны? Раскинешь руки, лежишь, качаешься, они такие теплые, ласковые и смотришь в небо, а оно синее-синее… — Он снова вперся в окно, словно видел там море.

— С тусклым взором, с мертвым сердцем в море броситься со скалы,

В час, когда, как знамя, в небе дымно-розовая заря,

Иль в темнице стать свободным, как свободны одни орлы,

Иль найти покой нежданный в дымной хижине дикаря!

Да, я понял. Символ жизни — не поэт, что творит слова,

И не воин с твердым сердцем, не работник, ведущий плуг,

С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва,

Забывающий игрушки между белых усталых рук.

— Ты что бормочешь?

— Стихи Николая Гумилева — «Жизнь».

— Я думал, свои.

— Так ты поедешь со мной?

— Долго ждать придется. Конечно, поеду я никогда не видел моря.

— Не видел море? Максим, поехали, не пожалеешь, его стоит увидеть.

— Сейчас и поедем, домоем окна и вперед, на пляж…

— Я бывал на море дважды, со своими приемными родителями…

— Эй, бойцы, — окликнул Маркулис, — замерзли? Не вижу движений.

Про море, закончился разговор о неверной любви, то есть концы в воду. Молодец парень, нюни не распускал, воспринял неприятную весть, как настоящий мужчина.

Однажды, на утренней поверке Рыжков допустил ошибку.

— Уборку санузлов, поручим, сладкой парочке: Клону и Хвалею. Не слышу?

Взвод, стоял перед кубриком. Рыжков, самовлюбленным павлином, расхаживал перед строем.

— Не слышу? — он и остановился напротив меня.

— Уши мыть надо, — я ухмыльнулся.

— Согласно устава, солдат выслушав команду должен ответить: «так точно».

— Какую команду? — спросил Хвалей. Нам не понравилось сравнение со сладкой парочкой.

— Невыполнение уставных положений несет за собой наказание…

— Мы идем, — прервал я, от уставных сентенций тошнило.

— Надеюсь, по ночам, не занимаетесь лишь бы чем? — хихикнул Рыжков.

Ох, напрасно он так шутил и хихикал, иногда с моим чувством юмора что-то случается и я воспринимаю шутки не адекватно. Я шагнул к сержанту и провел прекрасный хук, стараясь выправить выдающуюся челюсть.

Рыжков влетел в проход между кроватей. Приподнялся на локти, ошалело потряс головой. Его глаза бессмысленно смотрели на начищенные, блестящие носки сапог.

Подбежал Маркулис.

— Что произошло?

— Это я ударил, — Хвалей вышел из строя.

— Что? — Маркулис обвел взглядом Хвалея и медленно поднимающегося, держащегося за кровати, Рыжкова. Наконец, взводный выпрямился, встряхнул головой и осторожно дотронулся до челюсти.

— Рядовой Хвалей врет — ударил я. — Схватив Димку за ремень, попытался втащить в строй, но он упирался.

— Я спрашиваю, что здесь происходит? — Холодные глазки Маркулиса застыли на мне.

— Я ударил младшего сержанта Рыжкова! — выкрикнул Димка.

Дурачок! Он все еще наделся защитить меня. Кто ему поверит? Разве он способен кого-нибудь ударить?

— Кто тебя ударил? — Маркулис повернулся к Рыжкову.

Комвзвода кивнул на меня.

Некстати объявился Лукашевич и выслушал объяснения Маркулиса.

— Хорошо, хотя, что здесь хорошего? Займись рядовым Клоном, а я, — старлей плотоядно посмотрел на Димку, — Хвалеем. Попрошу в мой кабинет.

— Просто я не успел его ударить, — на ходу стал объяснять Димка.

— Идите в кабинет и там все расскажете. А вы, — Лукашевич посмотрел на Рыжкова, — пишите докладную на проступок Клона. — Он пробежал глазами по хранящему невозмутимое молчание взводу. — Все подпишитесь, как свидетели. — Взглянул на меня. — Ты понимаешь, что бесследно это не пройдет?

— Так точно.

— За мной, — бросил Лукашевич Димке направляясь в кабинет.

— Все, рядовой Клон, вы допрыгались. Губа вам обеспечена, — Маркулис злорадно улыбнулся.

— Сегодня? — спросил я с надеждой.

— Завтра. Сегодня отбудешь наряд, который тебе объявил младший сержант Рыжков.

Комвзвода, услышав свою фамилию, несмело приблизился.

— Обещаю, Клон, тебе даром это не пройдет, — прошипел он.

— Даром никто ничего не получает, — философски заметил я.

Маркулис сухо улыбнулся.

— У тебя был шанс, Клон. Поверь моему слову — попадешь в штрафную роту.

— Разве они существуют?

— В наших войсках все есть. Встать в строй.

— Есть.

— Чую, не видать тебе губы, — прошептал Сергей.

— В здоровом теле здоровый нож, — ответил я, вспомнив одну из поговорок Гнеденка.

Забегая вперед скажу, что на губу я действительно не попал. Откуда у Сергея Губова такое невероятное чутье? Вышел из обыкновенной семьи: вечно пьяный и молодой папа фрезеровщик и мама — передовой маляр. Десять лет назад, она сорвалась с антресолей, раскрашивая стены конференц-зала к октябрьскому празднику. Сергей сам смастерил для неё кресло-каталку.