Небесное Притяжение - [12]

— Сам ты сволота, — сказал я и проснулся.

— Рота подъем! — кричал дневальный.

Маркулис бегал по проходу с раздутыми щеками, свистел в окаянный свисток.

— Как-то в ветлечебницу привезли хомяка с грыжей обеих щек, — донесся снизу заспанный голос Кирилла.

Новые будни ничем не отличались от старых…

На следующей неделе из нашей роты отправили отличников боевой и политической подготовки в школу сержантов. В список попали: стукачёк Рыжков, подлиза Куликов, Соломинцев, Жуков и Кирилл Гнеденок.

К искреннему удивлению, меня тоже хотели отправить. Я побывал на собеседовании у политрука Лукашевича.

— Вызывали, товарищ старший лейтенант? — спросил я, заглядывая в кабинет.

— Заходи Максим.

Лукашевич поднялся из-за стола, пожал руку.

— Присаживайся.

Я сел за стол заваленный блокнотами, тетрадями и газетами. Ожидал, что разговор коснется неуставных взаимоотношений с Аникиным.

— Как служба? — Лукашевич доверительно улыбнулся, покрутил светлые усики.

— Нормально.

— Жалоб нет? — глазки замполита хитро заблестели.

— Нет.

— Смотри, Максим, если что-то беспокоит, в этом кабинете, можешь поведать любые тайны и проблемы, — старлей подмигнул. — Я всегда защищал и защищаю интересы солдат.

— Спасибо, — я улыбнулся в ответ.

— Так как насчет жалоб?

— У солдата жалоб не бывает, тяготы службы он должен сносить молча и достойно, — по-уставному ответил я.

— Молодец, — глаза Лукашевича стали колючими.

— Случаев неуставщины не замечал?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант. — Подумалось, не вербуют ли меня в стукачи? Этот усатый, инцидент с Аникиным может раздуть и до губы.

Лукашевич поправил на лбу редкие волосики.

— Кормят хорошо?

— Сырбу — лучший повар на свете.

— Ясно, — старлей подобрал со стола карандаш, задумчиво покатал, зажав ладонями.

— Есть предложение, товарищ Клон, направить вас в школу сержантов.

— Меня?

— Вас. — Лукашевич улыбнулся, — не думайте Пол, что мы ничего о вас не знаем.

— Никогда так не думал, — медленно ответил я вглядываясь в безмятежное лицо замполита.

— Мы решили доверить вам командование взводом, товарищ Клон. Из вас может получиться отличный сержант, как Маркулис. Нам нужны сильные и волевые младшие командиры, пользующиеся среди солдат авторитетом. Вы обладаете такими качествами.

— А Маркулис что, тоже клон?

Лукашевич поперхнулся.

— Откуда вы это взяли?

— Вы сами сказали: такой же, как Маркулис, — усмехнулся я.

— Аааа, — протянул политрук, — это так, к слову. Он подкрутил тараканьи усики.

— Спасибо, я не хочу быть сержантом, тем более таким, как Маркулис.

— Что значит не хочу? Не дури, Пол-Клон, от таких предложений не отказываются. Сержант — это не солдат.

— Не хочу, — упрямо повторил я.

— После службы можешь остаться на сверхсрочную службу. Мы можем помочь поступить в военное училище. Закончишь, станешь офицером. В Специальных Военных Войсках офицеры быстро растут в званиях.

— Не просветите, чем занимаются эти войска?

— Станешь сержантом — узнаешь, — усмехнулся Лукашевич.

Я покачал головой:

— Не люблю отдавать команды.

Лукашевич снисходительно рассмеялся.

— К этому быстро привыкаешь, в армии самое легкое — отдавать команды, — карандашик выбил на столе дробь.

— Вот поэтому, ещё больше мне не нравится их выполнять.

— Придется Клон. Закон жизни: кто-то отдает команды, кто-то их выполняет.

— А мне не нравится, — вызывающе ответил я.

— Ну и дурак, — объявил Лукашевич. Он покопался на столе, нашел тетрадный листок.

— Вот, — Лукашевич помахал листком, — старшина Аникин написал донесение.

— Донос.

Лукашевич сдвинул брови, усики воинственно встопорщились:

— Донесение, — ледяным тоном повторил он, — в котором указывает, что вы являетесь злостным нарушителем воинской дисциплины, не выполняете приказы отданными старшими по званию, дерзите и вступаете в пререкания.

— И такого нарушителя хотите отправить в школу сержантов?

Лукашевич пропустил слова мимо ушей.

— Здесь есть подписи свидетелей.

— Можно взглянуть?

— Нет. — Светлые глазки злорадно вспыхнули. — Итак, вы согласны отправиться в школу сержантов?

— Не согласен.

Лукашевич спрятал донесение под стопкой бумаг, не глядя на меня, сухо обронил:

— Можете идти.

Я поднялся, открывая дверь, услышал брошенное в след:

— Идиот.

— Сам такой, — пробормотал я.

В чем-то Лукашевич оказался прав, потому что с того дня начались репрессии. Из нарядов я практически не выходил. Через день получал новые взыскания: стоял на тумбочке дневальным, маршировал в гордом одиночестве часами по плацу, чистил картошку, убирал туалеты.

Разумеется, строевой подготовкой занимался Аникин, он не мог отказать себе в таком удовольствии.

— Раз-два! Раз-два! Выше ножку, боец! Ножку выше держать!

Он стоял в тени, падающей от штаба, лыбился и масляные глазки довольно блестели.

— Подожди, ты у меня и на губе посидишь, салага.

Встречи с замполитом, также не приносили особой радости.

— Товарищ солдат, почему расстегнута верхняя пуговица? Ремень болтается. Вы похожи не на солдата, а на разгильдяя. Покажите подворотничок. Грязный. Товарищ Клон, объявляю вам два наряда вне очереди. Доложите старшему сержанту Маркулису.

— Есть, товарищ старший лейтенант, — отвечал я, с ненавистью глядя в лицо Лукашевича.