Не той стороною - [61]
— Идея! — заскрежетал стулом, возбужденно передвигаясь, Ковалев. — Сегодня все обмозгую и засучиваю рукава.
— У вас связь с каким-нибудь заводом есть?
— С Городской электрической станцией. Там веду комсомольскую школу. Секретарь ячейки меня слушается и все сделает.
— Вот и начинайте… Если тут вам связи не помогут, я попрошу, чтобы через райком вас связали с каким-нибудь заводом.
— Нет, спасибо, мне нужна была идея. Товариш Стебун, я заряжен! Температура миллион градусов! Взорвусь вместе с губкомом!
— Катайте!
Ковалев хлопотливо вышел. Стебун позвал секретаршу. У него еще работы было до ночи.
Доступ в клуб губкома для лиц, не принадлежащих к испытанному кругу активных большевиков, Стебуном был чрезвычайно затруднен. Все знали, что в клубе собираются подлинные руководители партии и главковерхи центровых органов советской власти и что там прежде всего произносятся те слова, за которые через несколько дней начинает цепляться вся страна. Но именно поэтому многие, независимо ни от какой политики, а единственно в силу великого самолюбивого зуда сопричислиться к лику избранных, вели за предоставление им звания членов клуба настоящую атаку на бюро губкома.
Попытки попасть в клуб путем какого-нибудь стратегического маневра от ведавшего приемом новых членов Стебуна отлетали рикошетом.
И о клубе пошел разговор.
Для того чтобы раздражающая недоступность клуба не вызывала кривотолков и в ответ на общее тяготение к нему — были учреждены клубы для дискуссий и при районных комитетах партии.
Но они роль громоотвода не сыграли.
Незадолго перед очередной дискуссией Стебуна осияло появление Резцовой.
Резцова, начав вскоре после своего освобождения работать в Главполитпросвете, зарекомендовала здесь себя с самой лучшей стороны в качестве страстной работницы, рассеяла подозрения в своей сообщности с противниками большевиков и, с некоторого времени сделавшись секретарем руководящей учреждением коллегии, по своей линии также вращалась в среде, близкой к деятелям партийного и советского центра.
Что-то она узнала и пришла предупредить Стебуна в Агитпроп.
Стебун знал, что бывшая арестантка ГПУ превратилась в своего человека, одобрительно, будто сейчас только увидел произведение своих рук, всмотрелся в разбитную женщину, оторвался от приема других посетителей, чтобы спросить ее об успехах.
— Переменились вы… Работаете за всех, говорят?
Резцова с независимыми ухватками совершенно искреннего друга шлепнула на стол портфель, разбросив полы жакета, сунула за пояс на бедра руки и отвела всякий личный разговор.
— Управляюсь так, что к вечеру по телу открывается стрельба, во все семьдесят семь жил и сто сорок суставов… На то я подпольщица, хоть и не большевистская. Вы по себе знаете, как это делается. Но дело не в этом. Я пришла передать кое-что, имеющее отношение к вашему клубу.
Стебун оторвался к двум агитаторам, желавшим условиться об устройстве на заводе показательного суда. Отпустил их и сел.
— Что имеющее отношение к клубу? — спросил он.
Резцова также села, расставив ноги по ступицам стула, руки положив калачиками, чтобы не ерзать о край стола, и не мигнув вымолвила:
— Вы ре щадите нашу женскую нацию и обидели нескольких комиссарш, не принятых в клуб. Имейте в виду, что какие бы баталии вы ни разыгрывали там, а исподтиха крадется и подрывается под клуб сплетня. О клубе говорят все злее.
— Что же говорят?
— А говорят… Говорят так: «раньше говорили — ЦК играет человеком, а теперь — клуб хочет играть Центральным комитетом».
Стебун поморщился, будто хлебнул спотыкача. Встал.
— Ну, увидим!
Он взял трубку затрещавшего телефона. Снова вошла Бархина, кто-то заглянул в дверь, ожидая, когда можно будет войти. Резцова поднялась уходить.
Стебун остановил ее движением головы и, кончив телефонный разговор, повернулся к ней.
— Спасибо во всяком случае, что вы беспокоитесь об этих делах, Татьяна Михайловна… Вы, значит, вкоренились там у себя крепко?
— О, всему делу атаман. Кручу, верчу и дым пускаю. Если вам что понадобится — помогу!
— Хорошо… Если делать больше нечего будет когда-нибудь, то приткнусь и я к вам, — с полушуткой усмехнулся Стебун.
Резцова бухнула его по руке, сразгона всадила себе под руку портфель и с воинственной независимостью вышла.
Стебун рассчитывал, что до закрытия клуба было далеко. Через несколько минут, предавшись снова делам Агитпропа, он забыл думать о том, что передавала Резцова. Все другое, казалось, говорило о том, что влияние клуба растет, и партии нет смысла его упразднять. Впрочем, Стебун не мог отдаваться теперь безраздельно клубу, будучи почти до отказа закручен вертушкой работы Агитпропа.
Домой часто приходилось возвращаться только ночью. И еще один раз ему пришлось утихомиривать соседей стрельбой в потолок. После того как один раз доведшее его до чортиков буйное веселье соседей было усмирено револьверным громом, Стебун, решив, что самый действительный способ обеспечить возможность себе покойного сна и в будущем — внезапная канонада, приобрел пугач, дабы не дырявить кольтом потолок и не совершить у соседей нечаянно убийства.
Долгое время пугач лежал без употребления. Соседи предупредительно стихали, когда он приходил. Стебун к тому же терпел, если шум не затягивался до утра. Но один раз веселую компанию снова разобрало далеко за полночь. Стебун разрядил пугач и забарабанил в перегородку. Соседи высыпали с бранью в коридор и, прежде чем разойтись, пошумели в коридоре, поднимая переполох на весь дом и выражая возмущение тем, что им не дают посмеяться в собственной комнате.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
Книга рассказывает о герое гражданской войны, верном большевике-ленинце Бетале Калмыкове, об установлении Советской власти в Кабардино-Балкарии.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Писатель, искусствовед Григорий Анисимов — автор нескольких книг о художниках. Его очерки, рецензии, статьи публикуются на страницах «Правды», «Известии» и многих других периодических издании. Герои романа «От рук художества своего» — лица не вымышленные. Это Андрей Матвеев, братья Никитины, отец и сын Растрелли… Гениально одаренные мастера, они обогатили русское искусство нетленными духовными ценностями, которые намного обогнали своё время и являются для нас высоким примером самоотдачи художника.