Не той стороною - [60]

Аплодисменты.

Настроение рабочих переломилось. Стало ясно, что волынщики вернутся работать.

Но вот когда чья-то резолюция на записке передавалась в президиум, вспыхнул тот вопрос, которого больше всего боялся Стебун:

— Товарищ Тарас, вам легко говорить, потому что вы не получаете по субботам наших лимонов, а выгоняете да выгоняете книжками монету… Сколько вы зарабатываете, что так хорошо говорите?

Вопрос взволновал больше всего поднявшегося было тревожно Стебуна.

Рабочие также шевельнулись и напряженно замерли.

Тарас не подал вида, что придает какое-либо значение каверзному вопросу. Он остановил Стебуна, намеревавшегося ответить, и выступил быстро сам перед собранием.

— Попростецки брякнул этот товарищ вопрос, но так и надо. Хватайте быка за рога! Разрешите мне только поболыпевистски и ответить вам. Я прошу слова для ответа.

Собрание взметнулось.

— Просим, просим!

Стебун сел, кивнув головой в знак предоставления слова Тарасу.

Тарас вынул записную книжку из кармана, снял с шеи кашне и, помахивая им перед собой будто недоуздком, подтвердил:

— Я, действительно, товарищи, сравнительно с каждым из вас капиталист. Я часто получаю денег столько, что когда получу, то мне некуда их девать. Но вы посмотрите: ни разу никто из вас не видел меня, чтобы я ездил на автомобиле. Я в трактир не хожу, вина не пью, балов не устраиваю, питаюсь в столовке, а иногда и в столовку не успеваю. И ни черта у меня кроме этого кашне, этого пенснэ и этой одежи нет. Куда идут мои деньги? Слушайте: получил я недавно, если перевести на червонцы, восемьсот рублей. Партийных взносов я внес, если считать опять в червонном исчислении, семьдесят пять рублей, — это столько миллиардов в знаках, что я не пересчитаю. Профессиональных взносов — столько же. В пользу голодающих с меня вычли десять, да добровольно по вызову ячейки я внес пятьдесят. На заем — тридцать. В партийный фонд взаимопомощи — двести, потом членские взносы в Общество старых большевиков. За книги, необходимые при работах, в партийный магазин сорок рублей. Товарищу, бежавшему из Болгарии и остановившемуся у меня на первое время для обзаведения, чтобы не валялся на полу, сто рублей. Поездка за свой счет в Серпухов для диспута с попами и дорожные расходы — три рубля. Поездка на диспут в Петроград — пятнадцать рублей…

Тарас перевернул страничку.

— Сейчас, сейчас, товарищи! — предупредил он, отыскивая что-то в записях.

— Довольно! — со смехом крикнули из зала. — Выходит и так уже больше восьмисот…

— Ха-ха-ха! — довольно подхватили другие. — Растратчик, Тарас!

— Катайся, Тарас, да гвозди больше по шеям попов! Ничего, что зарабатываешь!

Собрание развеселилось. Стебун, с особым интересом начавший слушать выкладку расходов Тараса, в свою очередь почувствовал себя уверенней и уже весело повернулся к собранию.

— Значит, приступим к решению, товарищи?

— Просим, просим!

Проголосовалась дружным поднятием рук резолюция о доверии тресту и о возвращении к работе прядильщиков.

Стебун возвратился в Агитпроп и в коридоре встретил того забытого было им комсомольца Ковалева, который провожал его после проведенного им по приезде в Москву собрания молодежи и вызвался ехать за границу для подпольной работы.

Ковалев уткнулся в Стебуна озабоченной физиономией и объявил:

— К вам с просьбой. У меня тысяча градусов температуры! Взорвусь, если не поможете!

— Пойдемте! — дернул юношу за руку и зашагал к кабинету Стебуна.

— Садитесь.

И сел сам за стол.

— Вот, товарищ Стебун… Вы с одного раза погубили меня, пообещав дать дело, но объявив себя банкротом, когда я согласился в огонь лезть, лишь только вы намекнули, что, мол, мы, ребята, никуда не годимся. В огонь не вышло. Давайте что-нибудь другое. Всякий комсомолец уже сделался за это время каким-нибудь деятелем. Один прославился сочинением стихов. Другой провел кампанию за броню подростков. Третий распропагандировал свою тещу и тещину бабушку. Вот! Все что-нибудь да делают, один я как пришлепка какой-то… Выручайте! Помогите мне найти дело.

— А, вот о чем вы…

Стебун что-то серьезно прикинул в уме.

— Помогу!

— О! — и Ковалев, не на шутку вспыхнув, придвинулся, выхватил из коробки папиросу и, закурив, обдал Стебуна дымом.

— Я думал об одной вот какой работе, если сумеете… Кто-нибудь ее сделает, если вы прозеваете и не захотите на этом отличиться. Надо организовать детей рабочих предкомсомольского возраста.

— Недомерков? Шкетов? Школяров?

— Именно недомерков и школяров.

Стебун отмахнул от себя дым, немного отодвинулся и, сам додумав, как можно осуществить этот сейчас только зародившийся у него план, предупреждающе провел по комсомольцу взглядом.

— Тут надо, — предостерег он, — понятно, начать с небольшого. Соберите-ка да организуйте детвору рабочих с какого-нибудь одного завода. От Агитпропа я помогу вам и на райком нажму, чтобы вас поддерживали. Придайте организационную форму группке, сбив из детей отряд, скажем. Назовите их пионерами или как им самим больше понравится. Введите значок какой-нибудь, вроде бойскаутских причиндалов. Заведите трубы или барабаны. Учите ребят преданности пролетариату и ленинизму. Если это вам удастся — другие сделают то же, организуются новые отряды. Губ-ком и партия благословят и переведут все это дело на настоящий путь, — вот вы и отличитесь.