Не той стороною - [59]

Бурлит Агитпроп.

Одна девица-партийка висит на телефоне, изнемогая в переговорах с докладчиками, более доступными, чем занятой народ Кремля. Другая выписывает наряды на транспорт и по другому телефону командует заказами на подачу автомобилей, мотоциклетов или пролеток. Две машинки выстукивают тезисы, удостоверения, лозунги к предстоящим демонстрациям, инструкции кружкам и районным агитпропам. Сотрудники двух губкомовских журналов и «Рабочей Москвы» в соседней комнате хлопочут о выборке материалов. Секретарь отдела товарищ Бархина верховодит этим аппаратом, попутно устраивая и личные дела то совещающихся в одной из комнат, то толкущихся от стола к столу агитаторов.

Скоро очередное празднование Первого мая. Брыз-жат через окно зайчики весеннего солнца, начата кампания, и зевать некогда.

А тут пожарная встряска…

На крупной текстильной фабрике рабочие прядильного отделения остановили работу. Ожидается присоединение других цехов. Захар прибежал к Стебуну.

— Знаете о бузне? Посылаете кого-нибудь?

— Сговорился с Кердодой и Жбановым от Текстильного треста. Буду и сам там. Если своими силами не урезоним, придется оторвать Калиныча.

— Кердода? — Захар задумчиво помялся, перекраивая план Стебуна, и потянул носом, как-то значительно поправляя пенснэ. — Кердода? — еще раз повторил с возрастающим сомнением. И безапелляционно решил — Знаете что, Кердода парень без огонька — ничего не выйдет! Позвоните Тарасу, он хотя и занят, но сам в пожарных случаях просил его вызывать.

— Тараса? — недовольно поморщился Стебун. — Этот пожарный наговорить-то наговорит, но может статься так, что только масла лишь плеснет в огонь.

— Почему?

Стебун мелькнул взглядом по Захару, соображая. Тарас — много пишущий литератор. Зашибает деньги, о чем рабочие знают. В партийной верхушке один из ее столпов. Понятно, что Захар за него не прочь уцепиться. С другой стороны, Кердода — забойщик и теперь, кайлящий посвойски, куда его ни ткни, глыбы простецкой правды и обезоруживающий одними своими междометиями у рабочих всякое недовольство. Обе величины совершенно несоизмеримы.

Стебун выложил свое раздумье.

— Рабочие, — указал он, — знают, что Тарас получает уйму денег за книги и живет графом. Кто-нибудь может сказать об этом или выкрикнет с места… тогда разговаривать будет трудно…

— Ну, если вы будете председательствовать, вгоните в пот волынщиков! — уверенно засмеялся Захар. — Да и Тарас. Это такая детка, что его такими штучками не проймешь! Только предупредите его, чтоб он это имел в виду, а там посмотрим…

— Хорошо, — подчинился Стебун.

Через два часа он, представитель Текстильного треста и Тарас были на фабрике. Стебун предупредил товарища о том, что представление о хороших денежных делах Тараса может дать повод для кого-нибудь из рабочих прицепиться к докладчикам.

Тарас был изумлен.

— Неужели обо мне существует мнение как о рваче?! Но это же фантазии…

Стебун считал, что дым не без огня, но промолчал. Он не подозревал только, что Тарас был готов к самозащите.

Явились в фабричную столовую. Гудок. В помещение вваливается отделение за отделением поток волнующихся, раздраженных людей, и прежде всего закоперщики выступления, прядильщики.

Рабочие обижены не на шутку. Текстильный трест не выдает получки за два месяца. Дензнаки, когда их получишь, ничего не будут стоить.

Представитель Текстильтреста, хозяйственник-партиец, объясняет Стебуну и Тарасу, что совзнаками можно было бы получку выдать немедленно за один месяц, хотя это и срывает бухгалтерскую работу треста, но правление Центротекстиля именно потому и задерживает выдачу, что переходит на червонное исчисление. Рабочие будут получать не падающие в цене миллиарды и миллионы, а устойчивые червонцы и рубли. Получку на основе нового расчета можно будет выдать не позже очередной субботы, то есть через пять дней, накануне Первого мая.

Стебун сообщил волнующемуся собранию о том, что рабочим может сказать Текстильтрест. Призвал к революционному порядку и пролетарской дисциплине, указал на то, что в мир коммунизма не вкатишься на саночках, голодное брюхо в таком деле не помощник, и предоставил слово Тарасу.

Тараса некоторые рабочие любили, зная его частью по весьма популярным брошюрам, частью — по общегородским митингам, где он неизменно выступал на сенсационных антирелигиозных диспутах в спорах с церковниками.

Часть рабочих встретила его шумными аплодисментами, и это настроило выжидательно и тех работниц и рабочих, что были поотсталей.

А он в качестве представителя партии уверенно и веско заговорил о значении для будущего развития хозяйства в стране проводящейся денежной реформы, о нищете советской казны, о том, чье дело ее улучшить, чье дело помочь своей власти. Восстановил прошлое борьбы пролетариата. Нарисовал картину начинающегося восстановления хозяйства, указал на то, что трест, переходя к червонному исчислению, делает лучше для всей страны, и прежде всего для самих же рабочих, а сделать это технически не так просто.

— Надо, товарищи, не во имя чего-нибудь, а во имя куска хлеба, бутылки молока для ваших детей, сытого, а не собачьего существования протерпеть несколько дней и дать сделать это большущее пролетарское дело.