Не той стороною - [57]

Шрифт
Интервал

— Надо, чтобы болячки почувствовали и другие.

— Кто?

— Прежде всего те, кто сюда приходит. Клуб — продуван хороший от всякой задышки.

— Так ведь тут же низами, массой, которая только и может соскрести с тебя всякую коросту, не пахнет даже. Одни главки.

— Рыба гниет с головы.

— Так тем же хуже — никто и не хватится!.. Собирались вы тут уже три раза?

— Собирались.

— Сказал кто-нибудь здесь членораздельно о том, что так, мол, товарищи, нельзя? Сдохнут и большевизм и диктатура пролетариата, если губкомы и верхушки будут накручивать бюрократа на бюрократе, вместо того чтобы с массой решать всякое дело?

— Не сказали, но к этому придут в конце концов все разговоры. Скажем.

— Да не скажете ничего! Будете делать петли вокруг да около. А чуть заикнется кто-нибудь — цеканут вас так, что не будете знать, куда сложить и скатерти ваших архидискуссионных столов. Почему выступления Ильича здесь не добьетесь ни разу? Бывают же Мария Ильинишна и Надежда Константиновна?.. Болен еще? Знает он, что раскорячки в партии?

Мостаков круто обернулся к Стебуну, ожидая, отговорится тот или сообщит что-нибудь новое об отношении вождя к недовольным.

Стебун кивнул головой, светлея от нового направления разговора, и сообщил:

— Он поправился, и о клубе ему Мария Ильинишна рассказывала. Но за него боятся и не дают ему выглянуть. Рецидив болезни может свалить внезапно… Намеренно и приходится не допускать его волноваться.

— Значит он о недовольстве партийцев не знает?

— То, что в газетах, знает.

— А газеты читает?

Стебун блеснул взглядом, вспомнив рассказанное ему на-днях сообщеньице о вспышке вождя против установленного докторами больничного режима, и с интимным удовлетворением передал:

— Тут мне рассказывали на-днях… Он себе газет уже давно требовал, но доктора предупреждали, что чтение ему вредно. Некоторое время удавалось проводить для больного безгазетный режим. Но недавно Ильич в одной комнате сам увидел старый номер газеты и украдкой унес его. Думал — новая. Просмотрел, чтобы никто не видел. Сложил и положил на то же место, думал — газету читает и забывает дежурный сиделец. На другой день ему, будто нечаянно, оставили еще более старую газету. Он сперва унес ее и попробовал читать, а потом рассвирепел, забунтовался, нагнал на всех страху, и доктора решили лучше газеты давать, чтобы только больной не волновался.

— Ха-ха! — оживилась вместе с Стебуном вся группа друзей, воспрянув от радости за бунт вождя революции против докторского режима.

У всех чуть поднялось настроение. И сам собой погас бесплодный разговор обиженных.

Перед открытием собрания члены клуба ввалились один за другим. Пришел с Тарасом и Диссманом прибывший в Москву из Харькова непоседливый атлет Токарев, работавший в украинской партийной верхушке. Увидев Юсакова и Стебуна, которых знал по Украине, Токарев обрадовался и присоединился к компании.

Стебун кивнул ему на стул.

— Совсем в Москву? — осведомился он.

— За новыми песнями! — с особым значением засмеялся Токарев. — Директивы надо получить…

— По национальному вопросу?

— Э-ге!

Все улыбнулись. Украинские работники были осуждены центром за русификаторство и должны были сговориться о выпрямлении линии, — об этом и говорил провинившийся больше всех Токарев.

Юсаков, работавший на юге и подвизавшийся ранее со всеми прибывавшими теперь оттуда товарищами, кивнул Токареву головой на Диссмана, сыпавшего возле соседнего стола возражения против кого-то с обличающими ильичевскими оттяжками слогов в речи:

— Что этот ваш ферт?.. Прогнали вы его с Украины, что ли?

Стебун покосился в направлении кивка головы Юса-кова и также вопросительно» остановил на Токареве взгляд.

Токарев засмеялся, повернувшись так, что чехол на кресле под ним перекрутился чалмой, и с протестующим смехом отверг предположение.

— Попробуй прогнать такого!.. Вы разве не знаете, что у него там неудача?

Юсаков кольнул взглядом южанина, поощряя его продолжать. Стебун не шевельнулся, вопросительно косясь.

— У него же замашки, вы знаете, султанские. Гарем завести жена не дает, так он хоть так нашкодит. Ну, и наблудил, как кот, а потом — в кусты. На веранде в особняке какая-то психопатка повесилась прямо перед его дверью…

— Ха! Кот!

Юсаков, не подозревавший о том, кто может быть этой повесившейся женщиной, с гадливостью мелькнул в сторону Диссмана взглядом, а Стебун скрипнул стулом, напрягая жилы.

— А-а!..

У него сощурились глаза от запрыгавших перед ним огней. Если ни Токареву, ни Юсакову не могло притти в голову, кто несчастная жертва такого расчета с жизнью, то Стебун не мог усомниться в этом ни на одно мгновение.

Такой конец нашла себе, несомненно, Зина.

Звук животной злобы скрипнул и увяз в передвинувшихся челюстях крепкого Стебуна. Он лишь несколько тяжелей навалился на стол, но попрежнему безмолвно продолжал слушать сообщение Токарева.

Харьковец же дополнил свою информацию.

— В прежних краях Диссман, понятно, после такого реприманда работать не мог. Пришлось посовеститься. Куда попало если переехать — не найдешь большого поприща, вот он и устроил, чтобы его отозвали сюда для работы на первое время в качестве ректора какого-то университета…


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Властелин рек

Последние годы правления Иоанна Грозного. Русское царство, находясь в окружении врагов, стоит на пороге гибели. Поляки и шведы захватывают один город за другим, и государь пытается любой ценой завершить затянувшуюся Ливонскую войну. За этим он и призвал к себе папского посла Поссевино, дабы тот примирил Иоанна с врагами. Но у легата своя миссия — обратить Россию в католичество. Как защитить свою землю и веру от нападок недругов, когда силы и сама жизнь уже на исходе? А тем временем по уральским рекам плывет в сибирскую землю казацкий отряд под командованием Ермака, чтобы, еще не ведая того, принести государю его последнюю победу и остаться навечно в народной памяти. Эта книга является продолжением романа «Пепел державы», ранее опубликованного в этой же серии, и завершает повествование об эпохе Иоанна Грозного.


Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове)

Книга рассказывает о герое гражданской войны, верном большевике-ленинце Бетале Калмыкове, об установлении Советской власти в Кабардино-Балкарии.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Кровавая бойня в Карелии. Гибель Лыжного егерского батальона 25-27 июня 1944 года

В книге рассказывается о трагической судьбе Лыжного егерского батальона, состоявшего из норвежских фронтовых бойцов и сражавшегося во время Второй мировой войны в Карелии на стороне немцев и финнов. Профессор истории Бергенского университета Стейн Угельвик Ларсен подробно описывает последнее сражение на двух опорных пунктах – высотах Капролат и Хассельман, – в ходе которого советские войска в июне 1944 года разгромили норвежский батальон. Материал для книги профессор Ларсен берет из архивов, воспоминаний и рассказов переживших войну фронтовых бойцов.


От рук художества своего

Писатель, искусствовед Григорий Анисимов — автор нескольких книг о художниках. Его очерки, рецензии, статьи публикуются на страницах «Правды», «Известии» и многих других периодических издании. Герои романа «От рук художества своего» — лица не вымышленные. Это Андрей Матвеев, братья Никитины, отец и сын Растрелли… Гениально одаренные мастера, они обогатили русское искусство нетленными духовными ценностями, которые намного обогнали своё время и являются для нас высоким примером самоотдачи художника.