Не той стороною - [56]

— Что? Что? Чего вы явились?

Семибабов сделал вид, что он не замечает приближения взрыва.

Борисов вдруг вспрыгнул перед облапошившим его парнем и, не дав ему говорить, взорвался.

— Вы не партийный товарищ, а жулик! Грабитель с большой дороги! Я считал, что в клубе честные люди… Вы мошенничеством занимаетесь всенародно, при свидетелях, среди известных каждому человеку В Москве главарей государства. Немедленно давайте материал — и чтобы я вас больше не видел! Где расписка из Госиздата о том, что вы им сдали рукопись? Ну, где эта расписка, говорите? А?

Борисов наступал, гремел; вделанная в потолок лампа качнулась от зычного рева его негодующего баса, в то время как коренастенькая фигура ветерана марксизма, шлепавшего разгоряченно туфлями, курьезно дергалась перед порогом загроможденного книгами кабинета.

Семибабов с свирепым смирением стреноживаемого бычка прятал в губы продувную, деляческую ухмылку; делая вид, что всерьез брань не принимает, сокрушенно косил глазами, и только когда Борисов разрядился — оправдался:

— Михаил Давидович, Госиздат разве для вас лучше губкома?

— Губком! Семибабов — не губком. Кооперативное ваше шарлатанское издательство — не губком. Мне в Госиздате сказали, что вы где-то тоже издаете… Знает каждый, как губкомы издают. В Госиздате мне сделают книжку. К партийному съезду «Манифест» напечатают. А вы будете до будущего года по вашим редакциям рукопись трепать. Немедленно возвратите мне без скандала материал! Спасибо скажите Стебуну, что я не позвонил в чека моим старым приятелям. Завтра же пойду к Захару, потребую, чтобы он спас меня от безобразников!

Семибабов начал сердиться. Никакого особого скандала он, правда, не боялся, кроме того, что ему поставили бы на вид самоуправство в порученном ему деле, но заявление вскипевшего Борисова о том, что вне Госиздата книжка не может быть издана, тронуло его за живое. Он решительно насунул на голову шляпу и вынул из кармана оттиски гранок набора и тетрадки оригинала.

— Хорошо. Прошу, товарищ Борисов, извинения — и пощадите вашу печонку… Не рычите пожалуйста!

Борисов остолбенело замер, фыркнув и выжидательно заколебавшись мехами груди.

Семибабов сунул ему в руки успокаивающую пачку материала.

— Что это?

Борисов взглянул на пачку и поднял ошеломленный взгляд на строптивого книжника. Опять взглянул на оттиски гранок и быстро развернул их.

— Что это? — повторил он с увеличивающимся изумлением, будто не веря сам себе.

— Ничего, — спокойно выжал Семибабов. — Оттиски набора, из-за которых я, как обалделый дурак, штурмовал ежечасно типографию.

— Готовы?

— Готовы.

— Фу! — выдохнул сразу из себя весь пар необузданной горячности Борисов, поворачиваясь к столу и листуя на нем оттиски.

— До свидания! — буркнул угрюмо Семибабов, считая, очевидно, все сношения с. своим ругателем оконченными.

— Обождите, обождите, вы… контрабандист!

Борисов, разрядившись, вдруг опал и, видимо, решил сдать свои позиции.

— Садитесь! — указал он на стул.

Семибабов с сомнением посмотрел на только что изругавшего его человека, соображая, должен ли он примириться с оскорблениями, которые обрушились на него.

Борисов вдруг понял причину колебания обиженного и влюбленного в свое дело работника. Искренне залился смехом и закивал примирительно головой.

— Ну, ладно, ладно… Это я выкрутасник, а вы работяга. Ваша берет. Ха-ха-ха! Садитесь, вас не зря ругают госиздатчики. Забьете их. Садитесь. Ха-ха!..

Семибабов просветлел и сел. Борисов и он раскусили друг друга. После проверки оттисков громобойный ученый стал совсем на сторону Семибабова, обещая помощь в соперничестве семибабовского кооператива с Государственным издательством.

Вскоре после этого состоялась губпартконференция. «Манифест» Семибабов выбросил на рынок. И о Борисове заговорили, и издательство прославилось. Но Семибабов не удовлетворился этим успехом и жаждал вмешаться в партийную работу.

В клубе, после первых двух недель работы нового губкома, перед открытием очередного собрания, Стебуна окружили для конфиденциального обмена мнениями несколько середняков-активистов, колеблющихся относительно того, что они наблюдают в партии.

Семибабов и Юсаков прицеливались на Стебуна и ждали не совсем уверенно объяснений от него. Тут же вертелся и Мостаков, партийный бунтарь по призванию, рабочий с Урала, липший ко всем, в ком чуял недовольство.

Семибабов обводил глазами собравшихся и подкалывающими вопросцами обличал Стебуна.

— Думаете вы, дядя, что эта говорильня, вместо того чтобы выявить наши болячки, не собьет лишь с толку тех, кто чувствует болезнь в партии?

Он и Стебуна колол взглядом и вопросительно оглядывал остальных собеседников.

Мостаков хмурым молчанием поддерживал его, почти не интересуясь ответом, и крутил пальцем по столу клочок бумаги, кем-то вырванный из блокнота и оставленный возле стаканов. Для него разговор не нов. Он первый начал проповедывать, что в партии укрепляются бюрократизм и командование, но он не верил, что собеседники могут сговориться о серьезном единомыслии в этом вопросе. Об этом он тут же и заявил.

Стебун не спеша поправил пенснэ, бросив испытующий взгляд на товарищей и возразил Семибабову: