Не той стороною - [46]
— Пожалуйста! — пригласила Сухачева.
«Ирина Звягина. Взята от умершей в родильном приюте матери», — прочел Русаков.
И он удовлетворенно кивнул головой Сухачевой.
— Это у вас хороший порядок. Можно только похвалить.
— Да если бы от нас зависело, разве дети были бы так одеты?
«Владимир Столкарц. Подкинут в квартиру доктора Столкарца в июне 1918 года», — продолжал знакомиться с медальонами Русаков.
Он намеревался осмотреть всех ребят, не спеша и записывая в книжку пометки. Ему нужно было дождаться багажа с вокзала и, главное, подговоренной в пособницы жены священника.
Он попросил Сухачеву продолжать свои обычные дела, ловко избавляясь от ее присутствия. Обошел еще две палаты. Убедился, что няньки сплошь и рядом не знали, как зовут детей.
— Приходят ли родители к тем деткам, у которых есть кто-нибудь живой? — спросил он в одной палате няньку, записывая происхождение одной девочки, очевидно, имевшей, как и Леня, родителей.
— И-и, товарищ! Кто сюда отдаст, если собирается довести до ума ребенка.
— А много умирает здесь?
— Да, все время меняются. Вот до четырех лет только и выжил один.
Русаков заспешил в седьмую, чувствуя, что скоро должна прийти подговоренная им сообщница.
Действительно, он услышал, как Сухачевой сказали, что пришла дама выбрать приемыша, после чего Сухачева сейчас же вышла на лестницу.
В седьмой Русаков обратил внимание на полторалетку-ребенка, усердно сосавшего в постелечке собственный палец и исподлобья безразлично обозревавшего все происходящее вокруг него.
Это было миниатюрное воспроизведение открытого лица Льолы с вьющимися, длинными не по возрасту кудряшками.
«Леня!» — решил Русаков.
Но увидев его не в яркой голубенькой рубашонке со сборками и застежками, не в той полузакрытой кружевом коляске, в которой он представлял себе растущим своего сына, а в приютской ветошке, на сомнительном матраце деревянной кроватки, откуда ребенок уныло озирал других детей и уставился на вошедшего с нянькой отца, — Русаков подавленно поник головой, продолжая свой обход.
Он осмотрел медальончики. Дошел до пискленка, показавшегося ему родным, открыл алюминиевую рамочку.
«Леня Луговой. Остался от родителей в 1922 году».
— Как зовут этого щегленка?
Отвернулся от сына и показал на девочку, трепавшую сверток куклы из ваты и ситцевой оберточки.
— А у ней написано! — покраснела нянька, направляясь к девочке и намереваясь открыть медальон.
Но Русаков уже узнал то, что ему было нужно. Нянька детей не знала. И он быстро остановил женщину:
— Не надо, не надо! Я только что записывал, теперь помню: Вера она.
— Да, Вера, — подтвердила нянька.
— Ну, вот что, нянюшка… Я сяду здесь возле окна, мне нужно перерисовать вашу детвору и их улей… А вы принесите пожалуйста мне какую-нибудь доску поровней, подложить под бумагу. Можно достать?
— А может быть, столик лучше?
— Не стоит возиться со столиком. Что по легче.
Нянька вышла. Русаков быстро подошел к сынишке, успокаивая его поглаживающей рукой по головке, снял с него медальон. Повернулся. Увидел другого светлоголового пискленка, снял с него его медальон и повесил быстро на него сыновний, а принадлежавший чужому мальчику повесил на шею сына.
После этого сел к окну, вынул карандаш и тетрадь блокнота и сделал вид, что рисует.
Он волновался и ждал, не обманет ли его сообщница.
Возвратившейся няньке не могло притти в голову, что корреспондент переименовал тем временем пару ребят, дабы изъятием из приюта ребенка, носившего его имя, не навести на себя подозрения.
Наконец показалась Сухачева. За ней следовала пробежавшая по Русакову взглядом, но сделавшая вид, что не знает его, вчерашняя попадья Софья Платоновна.
— А там разбирают ваши подарки, гражданин! — воскликнула счастливо Сухачева. — Спасибо, спасибо! Если бы о нас хоть раз в месяц так вспоминал кто-нибудь, детишки зацвели бы у нас.
Она прервала себя:
— А вот как раз дама на воспитание желает взять ребеночка, в приемыши…
Миловидненькая дама с головкой хорька на полях шляпки, в шубке и с муфтой оживила всю палату своей нарядной фигуркой.
Русаков поклонился ей и сейчас же спохватился, пряча рисунки в карман.
— Да, а у вас практикуется, значит, передача детей желающим?
Он встретился взглядом с молодой женщиной, рассматривавшей детей, и указал ей головой на сына, давая понять, что взять надо этого ребенка.
Софья Платоновна поняла и незаметным движением глаз с своей стороны сделала знак послушной готовности. Она потрейала по головке двух-трех ребятишек.
— Какие худенькие!
Переступила к кроватке Леньки, взглянула на мальчика и увлеченно ожила:
— А этот-то замазур, а! Уй, бука! Уй, хока! Уй, волосатик! Херувимыш маленький!
Ленька завозился и, растопырив пальчики, вытянул ручонку.
— Ца-ца! ца-ца! — он тянулся к большим пуговицам на шубке Софьи Платоновны.
— Цаца? Ах ты, карапуз! А хочешь звать меня мамой, я дам много-много цац тебе?.. Скажи: мама! мама!
— Мя-мя! — пискнул Ленька.
— Говорит! Ах ты, бутуз, бутуз, бутуз!
И Сухачева и переглянувшийся с ней Русаков сочувственно улыбнулись молодой женщине.
— Ну, — повернулась та вдруг к заведующей, — в другие приюты я уже не пойду и у вас больше искать не буду. Разрешите мне взять этого крошку?
Последние годы правления Иоанна Грозного. Русское царство, находясь в окружении врагов, стоит на пороге гибели. Поляки и шведы захватывают один город за другим, и государь пытается любой ценой завершить затянувшуюся Ливонскую войну. За этим он и призвал к себе папского посла Поссевино, дабы тот примирил Иоанна с врагами. Но у легата своя миссия — обратить Россию в католичество. Как защитить свою землю и веру от нападок недругов, когда силы и сама жизнь уже на исходе? А тем временем по уральским рекам плывет в сибирскую землю казацкий отряд под командованием Ермака, чтобы, еще не ведая того, принести государю его последнюю победу и остаться навечно в народной памяти. Эта книга является продолжением романа «Пепел державы», ранее опубликованного в этой же серии, и завершает повествование об эпохе Иоанна Грозного.
Я хотел бы в этом очерке рассказать не о крупных событиях и не о роли сталинизма, а о некоторых совсем, казалось бы, мелких событиях, протекающих поначалу в небольшом грузинском городе Гори еще в конце прошлого века. Речь пойдет о детстве и отрочестве Сталина и о его родителях, в первую очередь о матери Иосифа - Екатерине Джугашвили. Мы знаем, что именно события раннего детства и отношения с родителями определяют во многом становление личности каждого человека.
6 и 9 августа 1945 года японские города Хиросима и Нагасаки озарились светом тысячи солнц. Две ядерные бомбы, сброшенные на эти города, буквально стерли все живое на сотни километров вокруг этих городов. Именно тогда люди впервые задумались о том, что будет, если кто-то бросит бомбу в ответ. Что случится в результате глобального ядерного конфликта? Что произойдет с людьми, с планетой, останется ли жизнь на земле? А если останется, то что это будет за жизнь? Об истории создания ядерной бомбы, механизме действия ядерного оружия и ядерной зиме рассказывают лучшие физики мира.
Книга рассказывает о герое гражданской войны, верном большевике-ленинце Бетале Калмыкове, об установлении Советской власти в Кабардино-Балкарии.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
В книге рассказывается о трагической судьбе Лыжного егерского батальона, состоявшего из норвежских фронтовых бойцов и сражавшегося во время Второй мировой войны в Карелии на стороне немцев и финнов. Профессор истории Бергенского университета Стейн Угельвик Ларсен подробно описывает последнее сражение на двух опорных пунктах – высотах Капролат и Хассельман, – в ходе которого советские войска в июне 1944 года разгромили норвежский батальон. Материал для книги профессор Ларсен берет из архивов, воспоминаний и рассказов переживших войну фронтовых бойцов.