Не той стороною - [44]

Отчаяние заставляло его решиться на изобретение какой-нибудь авантюры. Он сговорился с Шаповалом, сообщив ему, как распределил работы, взял от комнат ключ и, полагаясь во всем только на свою выдержку и находчивость, выехал в Одессу.

* * *

Детский дом Отдела охраны материнства и младенчества помещался в доме-особняке, выходящем большим парком к морю.

Вид на море, обнесенный стеною парк и барский дом — единственное богатство приюта. Порядки в приюте, уход за детьми и хозяйство только что начинали складываться. Гражданка Сухачева, заведующая домом от отдела народного образования, билась между невозможностью поддерживать существование приюта и необходимостью обеспечить его хоть минимальными средствами, чтобы не гибли дети.

Русаков успел побывать возле дома, снял в гостинице поближе к приюту номерок и несколько дней прослонялся по улицам, не зная, с чего ему начать, чтобы получить сына. Случай столкнул его в эти дни на улице с одной женщиной, беспризорный вид которой и фальшивые манеры, несмотря на внешность приличной дамы, говорили о том, что женщина решила продаться любому встречному и тоскливо караулит проходящих мужчин.

Эта женщина прохаживалась по краешку тротуара, кутаясь в теплую ротонду, и терпеливо ждала.

Она подняла на Русакова, когда он приблизился к ней, зазывающий, раз скользнувший и повторно остановившийся на нем покорный взгляд. И Русаков вдруг решил затронуть ее.

— Мы с вами, кажется, знакомы. Вы согласны?

Женщина вспыхнула и опустила голову.

— Пойдемте! Пойдемте! — согласилась она без оговорок.

Русаков взял ее за руку и услышал, как женщина ахнула то ли облегченно, то ли от страха.

— Вы первый раз так знакомитесь? — спросил он.

— Да.

Русакова тронуло сопоставление собственного беспризорного положения с положением навязывающей себя мужчинам красивой и молодой женщины. Он предложил ей пройтись с ним, сам сперва не зная, зачем это ему нужно будет. Попробовал говорить и, тут же убедившись, что женщина не профессионалка, занимающаяся проституцией, а особа из совершенно чуждой улице среды, решил, что эта встреча может ему оказаться полезной. Он стал понуждать женщину на откровенность. Предложил ей рассказать о себе правду и отнестись к нему не как к обидчику, намеревающемуся грязнить в ней женщину, а как к другу, готовому помочь ей иначе, чем средствами того несчастного заработка, на добычу которого она решилась.

Они сидели на бульварной скамье в вечерних полупотемках. Русаков, немного согнувшись, старался читать в душе собеседницы все, что она переживала, и убеждал ее быть спокойной, а женщина прятала от стыда лицо в муфту, которую она держала в руках. Она то бледнела, то вспыхивала, против воли объясняя, что она не такая, что она лучше пойдет домой.

Русаков дал ей пачку денег, когда они сели, предупредив, что он дает это ей в виде помощи.

Этот поступок потряс женщину. Участливость Русакова заставила ее признаться в том, что ее выгнало на улицу. И Русаков узнал из полной стыда мучительной фразы:

— Я жена преследуемого священника…

Русаков покачал изумленно головой и взял нервно вздрагивающую руку женщины, чтобы в крепком сочувственном пожатии дать ей успокоиться.

Он поощрил незнакомку рассказать остальное, и женщина поведала ему.

Ее муж — священник-тихоновец из перешедшей к обновленцам церкви. Муж увлекся религиозной распрей и злобствовал среди церковников и прихожан, бунтарски подстрекая их на вражду к советам и не заботясь о доме. Тем временем жить стало нечем ни ему, ни ей, и вот она отчаялась выйти на единственный доступный для женщины, потерявшей все другие источники средств, промысел.

— Мужу решила не говорить ни слова, — признавалась несчастная попадья. — На одну меня пусть валятся и грех и стыд.

Русаков почувствовал, что она больше не могла бы выговорить ни одного слова от истерической жалости к самой себе.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Софья Платоновна…

— Так относитесь, Софья Платоновна, к своей решимости не как к стыду или греху, а как к несчастью, которого и у других людей не меньше. По-настоящему, вы пошли на гибель. С такой решимостью женщина может не только за себя постоять, но и другим помочь. Денег я вам еще немного, Софья Платоновна, дам. Но мы должны сделаться друзьями. Вы мне поможете в одном деле? Верите вы, что я без злой цели подхожу к вам?

— Верю.

— А помочь человеку, у которого нет ни искорки чего-нибудь светлого в жизни, хотите? От вас нужно только согласие. Я ни о чем плохом просить не буду…

— Вы поддержали меня, и я теперь сделала бы все, что вы хотите, — отозвалась женщина. — Я хочу вам тоже добра.

— Вот и спасибо… Давайте завтра еще встретимся здесь.

Русаков-взял снова сочувственно руку женщины и, гладя ее обеими ладонями, упросил:

— Давайте продолжим и укрепим нашу дружбу. Мы не сделаем зла друг другу, зато потом всю жизнь будем вспоминать один о другом со светлой благодарностью. Никому только никогда ни слова о том, как и зачем мы встретились. Придите, чтобы помочь мне, Софья Платоновца. Тогда же я скажу, о чем я хочу сговориться с вами. Меня зовите Михаилом Петровичем, скажем…

Потерявшая под ногами почву женщина готова была на всякое самопожертвование, лишь бы видна была ее человечность. Относительно Русакова она угадывала, что ему что-то грозит. И она вместо ответа спросила с тревогой за судьбу говорившего с ней человека: