Не той стороною - [45]

— Вы хотите, чтобы о вас ничего не знали власти?

— Да, — искренне признал Русаков.

— Ав силах я буду что-нибудь сделать?

— Если не боитесь пойти на обман ради того, чтобы помочь мне.

— Я на худшее пошла, когда вышла на улицу…

— Зачем же вы это сравниваете, Софья Платоновна? — упрекнул Русаков.

— Уже сердитесь, а хотите быть другом! Я приду завтра. Проводите меня домой?

— С радостью!

Когда состоялась условленная на следующий день встреча, Русаков окончательно сговорился с женщиной. Случай дал ему возможность действовать при помощи пособницы, и он решил, больше не откладывая, достигнуть цели своего приезда, какой бы цены ему ни стоило овладение сыном.

Он тем временем уже успел разузнать, кто возглавляет детский дом и какими порядками живет приют. Надо было итти на риск, подействовать на воображение начальницы дома. Русаков был готов к этому.

Жизнь в приюте начиналась рано; разгар дня был здесь тогда, Когда в других местах люди только что раскачивались на рабочий ход и, пустив в ход вертушку городского бытия, собирались завтракать.

В это время заведующая домом гражданка Сухачева, уже успев побывать в городе, обязательно возвращалась в приют. Сегодня ее вызвали из кухни к полуза-брошейному телефону в конторе. Звонил, как сообщила нянька, какой-то приезжий газетный корреспондент.

Гражданка Сухачева испуганно вошла в контору и взяла трубку.

— Вы заведующая третьим приютом?

— Да.

— Антонина Власьевна Сухачева?

— Да.

— Я корреспондент центральных «Известий» и сотрудник «Ара» — это Американское общество помощи голодающим… В редакцию поступил материал, описывающий бедственное положение вашего приюта, и мне поручено проверить, верно ли, что рассказано в корреспонденции. От «Ара» привез вам гостинцев… Я уже обращался в отдел народного образования, но мне сказали, что они препятствий для осмотра не имеют, и направили меня к вам.

— Что же, — взволновалась Сухачева, — в отделе народного образования все знают о нашем доме. Пожалуйста, приезжайте, осматривайте. А от помощи мы, понятно, не откажемся…

— Пропуск у вас какой-нибудь требуется?

— Нет, зачем же? Мы будем ждать…

— Значит, товарищ Сухачева, через полчаса я у вас буду. Сколько у вас в доме всего детей?

— Пятьдесят пять.

— Все малолетки?

— Год-полтора, и самому старшенькому четыре года.

— Хорошо, я еду. Спасибо за справки.

Через полчаса к особняку подъехал извозчик, и тридцатилетний, с торопливым интересом на ходу осматривавшийся мужчина в роговых очках, крагах и новенькой кожаной куртке с барашковой подкладкой сошел с пролетки и вошел в дом.

Это был преобразившийся в «корреспондента» Русаков.

Его встретила на лестнице Сухачева.

— Здравствуйте!

Русаков пожал руку хозяйственной и угодливой женщине. Извлек из кармана какую-то бумажку.

— Документ вам не нужен? — только показал он краешек бумажки, чтобы с немедленной самоуверенностью сунуть ее сейчас же обратно.

— Нет, мы же ждали вас…

— Да. Ну, будьте добры, пошлите пожалуйста на вокзал кого-нибудь по этим квитанциям получить кое-что для детишек… Я хотел бы, чтобы при мне еще вскрыли все. А пока дайте мне книгу приюта. У вас дети по именам значатся?

— Пожалуйста. Феклуша! — крикнула Сухачева одну из нянек. — Поезжай на вокзал, получи багаж… Зайдемте в контору, здесь у нас книга. Дети — у одних известна фамилия, а другие имеют наши имена.

— Пожалуйста, я посмотрю…

Русаков подсел к книге. Задавая то тот, то другой вопрос заведующей, для того чтобы играть свою корреспондентскую роль возможно естественней, он тревожно искал в книге имя Лени Лугового и чуть побледнел с облегченным вздохом, найдя его.

Но в книге было указано также, по каким палатам размещены дети. Всего комнат с детьми семь. На каждую комнату приходилось от пяти до двенадцати ребятишек. Девочки и мальчики были вместе. Леня Луговой — в седьмой комнате.

— У вас ведь няньки, наверно, меняются поминутно? Как вы детей не путаете? — вел подготовку Русаков.

— Няньки меняются. Идут ведь только, чтобы через неделю устроиться где-нибудь на лучшее место… Но детей мы знаем. От одной попечительницы мы получили когда-то медальончики детям на шею, в них и вписывается всегда имя младенца и чьих он родителей. Бывает, что няньки и не знают, как называть, так кто-нибудь скажет, а чаще по медальончикам читают, если надо.

— А как питание, одежда?

— Ах, питание! А одежда — уж и не говорите…

— Ну посмотрим, посмотрим это! Я от «Ара», знаете, привез вам капоров; башмачков и рубашонок.

— Вот спасибо, хоть заграница о нас заботится!

— Пойдемте, покажите ваших питомцев.

— Пойдемте… Первый номер посмотрим сначала?

— Давайте с первого начнем, там, кажется, меньше всего детей, а в общем — не важно.

— Можно с первого.

В первом номере было шесть малышей, представлявших довольно самостоятельное поколение ребят, частью расположившихся на полу для производства какой-то строительной работы из папиросных и спичечных коробок, частью блуждавших возле постелек.

— Это старшенькие, — объяснила Сухачева.

— Да, обнищалый народ! — согласился Русаков, пробежав по убогоньким ситцевым рубашонкам и босым ногам игравших ребят. — Ну, посмотрим, что вы за существа… Я для отчета хочу узнать, сколько детишек имеют имена родителей и сколько сироток, — объяснил Русаков, останавливая первую попавшуюся девочку и открывая у нее медальончик.