Не той стороною - [26]

Стебун решительно отвел предложение.

— Нет, делать переключку на какую-нибудь канцелярщину я не хотел бы… Как у вас Агитпроп?

С прежним дружеским участием Захар вдумчиво помедлил, поправил пенснэ, чтобы глядеть прямо в глаза Стебуну.

— В Дгитпроп хотите? Так… — прикинул что-то в уме и решил — Ну, с вами сработаемся в любом месте. Давайте Агитпроп… На бюро во вторник поставим вопрос, и тогда заходите к нам.

Он сделал легонькую неуверенную паузу после официальной части беседы и коснулся недавних неудач Стебуна.

— Что у вас получилось с чисткой на Украине — швах? Всех, кого надо, все-таки вычесать не удалось?

Голова Захара приподнялась, локоть уперся в стол, чуть придвинувшись к Стебуну.

У Стебуна было особое мнение о чистке. Он махнул рукой и, подымаясь, чтобы уйти, ответил:

— Это творит все ваше московское паникерство. Стоило только тронуть какого-нибудь, даже не сановника, а просто вкрючливого бюрократа, как сейчас же штурм в центре. Москва этим штурмам шла навстречу. Я думаю, что отсутствие решительности в этой кампании будет иметь еще свои последствия.

— Да, шпаны много. Но она безвредна! — утешил Захар. — Пустяк!

И, поднявшись провожать Стебуна, он осведомился:

— А как с жильем у вас, товарищ Стебун? И одежа у вас как будто требует смены.

— Комнату получил. А одежа — что же вы можете сделать?

— Сделаем. Знаете же, мы теперь развиваем госторговлю. Зайдите к управделу, я ему звякну, чтобы он устроил вам кредит, или со склада чтобы отпустил.

— Спасибо.

По дороге от Захара Стебун хотел зайти в находившуюся наверху столовую сотрудников комитета, чтобы что-нибудь перекусить. Но на лестнице его заинтересовала происходившая здесь лихорадка перетаскивания в помещение комитета книг.

Два парня — один с латышской флегмой, высокий и тощий, как слега, другой — грубовато-коренастый порывучий фронтовик, а в компании с ними — черноглазая большеносая еврейка, запальчиво бегая, таскали по лестнице от парадного на площадку вестибюля перевязанные шпагатом тючки и разбитые стопки неразрезанных книг. Бросив тючок в образовавшуюся здесь пирамиду, каждый из них торопился вниз и оттуда опять волочил такие же тючки и стопки.

Стебун взглянул издали на заголовки книг и заинтересованно подошел ближе.

— На другую квартиру, что ли, Маркса переселяете? — опросил он тощего латыша, заметив разрозненные томы «Капитала».

— Хек! Семибабов распродает и Маркса и всякую литературу в комитете, — поведал латыш, разгружаясь от ноши.

— Семибабов тут? — удивился Стебун. — Что же это он, по коммерческой линии пошел? Где он?

— А вот там, в десятой комнате, в этот коридор…

Стебун пошел в десятую комнату.

Это была одна из тыловых комнат в здании губ-кома, неуклюже длинная и узкая, застрявшая между помещениями уборных и каким-то чердачным ходом.

Но в коридоре возле этой неказистой комнаты, и в самой комнате кипели страсти. Несколько групп учащихся партийцев возле дверей изливались в обсуждении результатов посещения комнаты.

— Мне эта книга нужна не для себя, а для всего отделения губсовпартшколы! — убеждал лохматый  взъерошенный, в расстегнувшейся куртке, со взбившимся поясом уездник-партиец.

— А я из ячейки деньги внес еще на прошлой неделе товарищу Семибабову, только чтобы обеспечиться обоими томами! — возражал ему курсант-техник.

Группа других низовиков-партийцев рассматривала редкое приобретение техника — два тома «Капитала», не переиздававшегося за время революции.

Библиотекарша одного района и ее помощник-курьер хлопотливо перевязывали несколько тючков закупленных ими оптом книжек политграмоты. В группке студентов университета народов Востока темнокожие курсанты-восточники подсчитывали совзнаки и никак не могли разобраться, кому из них сколько их нужно, чтобы совершить закупку.

В комнатушке у стен стояли стойки с разложенными книгами, и эти стойки, как мухи сахар, облепили покупатели.

То медлительный и спокойный, то вспыхивающий и порывистый, низкорослый дядя в расстегнутой куртке — Клим Семибабов — взывал к дергавшим его покупателям о спокойствии, сдерживал напор своих клиентов и, получая за книги деньги, без счета ссыпал их в хранилище — ящик из-под винограда — на стойке.

Он, видимо, не управлялся с обслуживанием покупателей.

— Пожалуйста, заворачивайте сам, товарищ! — разрешил он кому-то. И сейчас же продолжал — «Коммунистический манифест» в рекордном новом виде печатается с примечаниями, объяснениями и иллюстрациями. Мемуары Бебеля продаются только комплектами. Изложение «Капитала» печатается старое — Каутского и новое, посолиднее — Борхарда.

На книги был, очевидно, животный голод, потому что не только расхватывалась каждая серьезная книжка, какими-то судьбами уцелевшая от времени разверсток и попавшая на прилавок к Семибабову, а делались заказы на те книги, которые еще были в печати.

— Товарищ Семибабов! На Каутского запишите пожалуйста в очередь.

— Разве запись принимается? — подхватывали другие важное для них открытие.

— Принимается.

— Деньги сейчас? Запишите и меня: Шорин из Комакадемии…

— Есть. Будет записано, товарищ Шорин. Напомните мне потом.

Позже Стебун узнал, как открылась эта книжная торговля в самом губкоме.