— Я с самого начала предлагал его передать родственникам, — хмурится Валери. — Пусть бы они его и выхаживали. Наши и так сделали невозможное: дотащили его в стазисе сюда. Живого.
— Передача его родственникам, без попыток спасти, была бы равносильна нашему признанию личной заинтересованности. — Задумчиво возражает Декан. — Да и моральный аспект. Он всё же, недолго, но считался одним из нас.
— Считался и был — это разные вещи, — качает головой Валери. — Особенно в свете приходившей информации. О его несанкционированных контактах на маршруте выдвижения.
— Этого вслух не объявишь. Но это уже и не важно, — миролюбиво и успокаивающе говорит Декан. — Срок вышел. Мы действительно не можем сделать ничего. И любой целитель подтвердит наши слова, что мы искренне пытались сделать всё, что могли.
— Ну так уведомляем родственников — и пусть забирают тело? — сводит брови вместе Валери.
— Уведомишь сам. — Хлопает ладонями по столу Декан. — Чтоб между вашими фамилиями не осталось недосказанности. К тому же, ты куратор курса.
— Принял…
— Если хотите, это могу сделать я, — прорезается со своего края Пун, явно находящийся в курсе всей подоплёки событий касательно Бажи. — Если хотите, могу официально, под статусом Соратника, объявить о своём личном недоверии всей фамилии. На основании… вы понимаете. Не буду трепать языком.
Валери и Декан ошеломлённо переглядываются, затем Декан поворачивается к Пуну:
— Мы о такой возможности даже не думали. Вы уверены?
— У нас в войсках всё просто, — пожимает плечами Пун. — Если на тебя можно положиться — все ради тебя пойдут на всё. А уж если о тебе практически доказано, что ты в лучшем случае неблагонадёжен… Я скажу больше. Я бы очень просил вас передоверить лично мне передачу тела его родственникам. Вы можете присутствовать. Но предупреждаю заранее: разговор лёгким не будет. И выражений я подбирать не буду. Как и стесняться в них.
— Почему? — вопросительно поднимает бровь Валери.
— Две причины. — Спокойно отвечает Пун. — Даже три… Первая: я всегда, всем, в любых серьёзных ситуациях говорил и говорю только то, что думаю. Особенно если предметом обсуждения является служебный долг либо честь. Даже Её Августейшеству. Не взирая на чины и регалии.
Присутствующие хмыкают, а Пун продолжает:
— Второе. Мне не чужды эмоции. И если недостойный человек чуть не замарал нашу репутацию, я сейчас о погранвойсках, я буду вносить ясность в ситуацию до тех пор, пока лично не посчитаю, что инцидент исчерпан. В случае конкретно с Бажи, у меня есть масса вопросов к старшим в его роду: действовал ли он сам либо по наущению?
— Вы же понимаете, что ответов не получите? — с интересом подаётся вперёд Декан. — Хотя мысль интересная, чего уж… Но тут не граница. Увы. И не войска. Они найдут массу способов уйти от ответа.
— Господин Декан. Наша специфика такова, что иногда приходится вступать даже в заранее проигрышный бой. — Пун выделяет слово «наша» интонацией, явно имея в виду род войск. — Просто потому, что кроме нас, бывает, больше некому в конкретный момент защищать границу. И не важно, сколько нас оказалось в конкретный момент на конкретном участке, трое или взвод. Здесь то же самое. Я вижу прямую угрозу. И молчать о ней не считаю правильным.
— Даже боюсь спрашивать, какова третья причина, — со смешком откидывается назад в кресле Декан.
— Как соратник Её Августейшества и участвовавший прямо в выводе группы, я не считаю возможным в военное время замалчивать угрозу предательства со стороны людей, от которых так много зависит в вертикали Империи. — Пожимает плечами Пун. — Пусть они лучше думают, как справиться со мной и что ответить на мои шаги. Чем дальше продолжают…
Пун не завершает фразы.
Декан переглядываются с Валери, после чего Декан говорит:
— Как вам будет угодно. Мы с подполковником присутствуем?
— Разумеется, — церемонно кивает Пун. — Но в роли подчинённых лиц. Прошу понять правильно. Членов семьи Аспана я буду вызывать, как Соратник Её Августейшества и как начальник командира группы. Вопросы им буду задавать тоже с этой позиции. Вы являетесь офицерами подразделения, в котором проходило формирование группы и ваше присутствие тоже необходимо.
— Такой зимний запас, даже не из мяса, смысл точно имеет, — задумчиво продолжает Алтынай. — Но я сейчас не понимаю, как заставить людей бросить привычный им род занятий и заняться тем, чем они никогда не занимались. Я даже не уверена, что у моего отца бы это сейчас получилось, — она вопросительно смотрит на меня. — Но я уже хорошо знаю тебя. Ты бы не начинал этого разговора, если бы у тебя не было готового решения. Так?
— Начну издалека. Что есть власть, сестра?
— Это чтоб все тебя слушались? Если ты что-то приказываешь?
— Это скорее следствие и результат самой власти… А как рождается изначальная причина власти? У тебя есть собственные мысли на эту тему?
— Тогда уважение. Плюс необходимость единоначалия. Под влиянием внешних причин, — уверенно отвечает Алтынай под моим удивлённым взглядом. — От этих двух родителей власть и рождается. Кстати, именно поэтому Еркену ничего и не светит… У его власти всегда не будет хватать одного из родителей, уважения; пока он сам не изменится, как человек. А он уже слишком стар, чтоб меняться.
